ней, и женщинам пришлось полностью переключиться на детей, чтобы их успокоить.

Елизавету было не оттащить от окна. Она в ужасе наблюдала за яростными атаками осаждающих. Однако Господь даровал лондонцам храбрые сердца, и принцесса, ликуя в сердце, следила за тем, как отважно они обороняют свой мост.

Бастард действовал умно. Он отвел корабли вниз по Темзе, и из них на пристань Тауэра, прямо под окном, в которое смотрела Елизавета, стало высаживаться его многочисленное войско. Девочка с визгом кинулась к матери, пытавшейся унять младенца-сына. Онемев от страха, Елизавета могла лишь цепляться за юбку матери и безмолвно тыкать пальцем в сторону окна. Вдруг раздался еще более громкий взрыв – это пушки Тауэра грянули ответным залпом. От грохота заложило уши.

Сунув Нэда в руки леди Бернерс, королева подбежала к окну:

– Матерь Божья, они здесь! И я вижу пламя. Должно быть, горят соседние здания.

Елизавета глядела снизу вверх на взрослых. Великий страх отображался на их лицах. Бабушка Йорк читала молитвы, перебирая четки. Потом раздался грохот со стороны Старых ворот. Лондонцы давали отпор, стреляя из своих пушек! Прошло совсем немного времени, и, ко всеобщему удивлению и радости, многие из людей Фоконберга попрыгали в свои лодки и уплыли прочь.

Елизавета прильнула к матери. Никогда ей не забыть этот ужасный день. Даже сейчас под стенами Тауэра шла битва, и в ушах у нее звенели визги и крики.

– Смотрите! Энтони идет на подмогу! – воскликнула бабушка Риверс.

Все снова бросились к окнам и увидели внизу дядю Риверса и лейтенанта Тауэра. Сидя на прекрасных боевых конях, военачальники вели большое войско через наружный сторожевой пояс замка.

– Они идут на защиту Сити, – выдохнула бабушка.

Дядя в своих серебристых доспехах выглядел великолепно. Мать всегда говорила, что он – идеальный рыцарь и воплощает в себе все добродетели рыцарства. Если кто-то и мог спасти Лондон, так это он. Вскоре звуки битвы усилились и стали более яростными, но постепенно они удалялись и стихали.

Женщины переглядывались.

– Неужели все закончилось? – прошептала мать.

Елизавета едва смела надеяться на это. Она все бы отдала, лишь бы узнать, что происходит снаружи. По звукам уже ничего было не понять, так как воцарилась тишина.

Казалось, прошло много часов, и под стук копыт в замок вернулись дядя Риверс, лейтенант Тауэра и их люди. Вскоре они пришли в покои королевы, все были возбуждены, громко переговаривались и шутили.

– Бастард бежал, – сообщил дядя. – Мы преследовали бунтовщиков до Степни. – Он усмехнулся. – Думаю, у нас есть повод для торжества, дорогая сестрица, – добавил он и повернулся к лейтенанту. – Вина для всех! Нам многое нужно отпраздновать, и я искренне рад, что его милость, вернувшись домой, найдет свою семью целой и невредимой.

Риверс наклонился к Елизавете:

– Вы вели себя очень храбро, моя дорогая девочка!

Как же красив он был и как галантен! Она обязана ему жизнью. Сердце принцессы преисполнилось радостью и благодарностью.

Отец вернулся! После шести дней томительного ожидания Елизавета стояла в нише большого эркерного окна дома на Чипсайде[8], откуда королева и ее дамы наблюдали за процессией. Принцесса подскакивала от нетерпения. Колокола лондонских церквей радостно звонили, улица внизу была заполнена ликующей толпой; изо всех окон соседних домов, украшенных свисающими вниз гобеленами и расписными тканями, выглядывали люди. Когда гул толпы перешел в рев, девочка вытянула шею и увидела приближающегося короля – он выглядел как бог на своем белом скакуне, нагрудник его блестел, а надетая поверх шлема корона сверкала на солнце. Широко улыбаясь, он поднимал руку и отвечал на приветствия толпы, а увидев в окне королеву и своих детей, поклонился им, сидя в седле. Король проехал мимо очень быстро, но следом за ним двигалась колонна солдат, так что людям было кого встречать радостными криками.

Вдруг внимание Елизаветы привлекла одетая в черное женщина, которая сидела в окруженной стражей колеснице. Лицо у нее было напряженное и горестное, она смотрела прямо перед собой, будто не замечала торжествующего народа вокруг.

– Маргарита, – мрачно проговорила мать.

Так вот она, злая королева, осмелившаяся поднять оружие против отца. Как, наверное, унизительно для нее быть пленницей, которую с позором везут на глазах у толпы через весь Лондон.

– Что с нею будет? – спросила Елизавета.

– Ваш отец проявил милосердие, – ответила мать. – Ее отправят домой, во Францию, и это больше, чем она заслуживает. Скатертью дорога!

Елизавете, несмотря ни на что, вдруг стало жаль Маргариту, ведь та только что потеряла в битве сына и едва ли еще когда-нибудь увидит своего супруга.

– А где Анна Невилл? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответила королева.

Когда процессия закончилась, они поехали в Вестминстер, где король устроил пир, чтобы отпраздновать победу. Было чудесно вернуться в старый дворец, высившийся над северным берегом Темзы. Елизавета пришла в неописуемый восторг, снова увидев огромный главный холл, возносящиеся в небо шпили церкви Святого Стефана, величавые башни и новые пристройки, где располагались королевские апартаменты, – все это было знакомо и дорого ей.

Принцессе позволили не ложиться спать и присутствовать на пиру. Она надела платье из золотистого дамаста с высокой талией и узкими рукавами. Девочка сидела за главным столом и наслаждалась роскошными яствами, которые ей предлагали и которые были гораздо вкуснее того, чем ее кормили в детской. Рядом с нею, дальше от короля, сидели тетя Саффолк, сестра отца, так на него похожая, и лорд Стэнли, очень богатый барон с севера. Он был человеком сердечным, разговорчивым и проявлял большое терпение в общении с маленькой девочкой, которая как могла старалась принимать участие в беседе взрослых. Тетя Саффолк тоже, как обычно, источала доброту и подбадривала Елизавету. А вот отец выглядел озабоченным. При каждом взгляде на него девочка видела, что он напряженно обсуждает что-то с дядей Глостером и камергером, краснощеким добродушным лордом Гастингсом, своим большим другом и советником. Трапеза еще не окончилась, а они трое встали, поклонились королеве и ушли. Мать выглядела расстроенной, но продолжила вспоминать события дня вместе с бабушкой Йорк.

Елизавета подавила зевок. Когда леди Бернерс пришла, чтобы отвести принцессу в постель, та сделала реверанс перед матерью и охотно согласилась, чтобы ее увели. Проходя мимо королевы, она услышала ее слова, обращенные к бабушке:

– Это к лучшему. У него нет выбора.

Эти слова ничего не значили для Елизаветы – разговор взрослых. Однако в продолжение следующих нескольких дней, которые она провела с сестрами и братом в детской и в личном саду королевы, принцесса замечала, что взрослые то и дело о чем-то шепчутся и