Годы напролет я от заката до рассвета сочинял истории, вкладывая в них всю свою энергию и чувства. Потом начались встречи с публикой и автограф-сессии во всех концах света. Я создал благотворительную организацию, чтобы одаренные дети из моего района получили возможность обучаться в университете творческим специальностям. Мне даже посчастливилось несколько раз поиграть на ударной установке вместе с любимой группой «Рок Боттом Римейндерс».[10]

Но сейчас мне все опостылело: люди, книги, музыка и даже лучи солнца, садящегося прямо в океан.

Заставив себя подняться, я вышел на террасу и облокотился на перила. На пляже перед домом стоял старый желтый «Крайслер» с лакированными деревянными панелями — напоминание об эпохе «Бич Бойз». На заднем стекле красовался девиз города: «Malibu, where the mountain meets the sea».[11]

Я до слепоты смотрел на пылающую кайму, растянувшуюся вдоль линии горизонта: еще несколько минут, и небо погаснет, а ее саму смоют волны. Всегда завораживавшее меня зрелище теперь не производило никакого впечатления. Я не чувствовал ровным счетом ничего, словно полностью исчерпал весь запас эмоций.

Меня могла спасти только Аврора — женщина, источающая аромат горячего песка, с гибким, как лиана, телом, мраморной кожей и серебристыми глазами. Но она не придет. Я проиграл битву и хотел лишь одного: разрушать свою нервную систему метамфетаминами и любой другой дрянью, которая только попадет под руку.

Я решил поспать, но, вернувшись в гостиную, не нашел таблеток. Обшарив все ящики, я догадался, что их конфисковал Мило. Я помчался на кухню и стал рыться в мусорных мешках. Ничего. В приступе паники я взбежал по лестнице, распахнул все шкафы и в конце концов наткнулся на дорожную сумку. В боковом кармашке обнаружилась начатая упаковка снотворного и несколько антидепрессантов — они лежали там с последнего путешествия в Дубай, когда я раздавал автографы в крупном книжном магазине торгового центра «Молл оф зэ Эмирейтс».

Я автоматически высыпал все таблетки в ладонь и некоторое время рассматривал десяток бело-синих капсул, которые, казалось, бросали мне вызов:

«Что, слабо?»

Никогда еще я не подходил так близко к небытию. В голове сменяли друг друга чудовищные картины: я болтаюсь на веревке, засовываю в рот газовую трубу или приставляю к виску револьвер. Рано или поздно так все и закончится. Кажется, в глубине души я всегда это знал.

«Что, слабо?»

Я закинул в себя горсть таблеток с такой решимостью, словно это был единственный путь к спасению. Они застряли в гортани, но глоток минеральной воды решил проблему.

Потом я дотащился до спальни и рухнул на кровать.

В комнате было пусто и холодно. Сквозь огромное бирюзовое стекло во всю стену струился свет.

Я скрючился на матрасе, даже не пытаясь бороться с тягостными мыслями.

С белой стены на меня с состраданием смотрели «Голубые любовники» Марка Шагала — казалось, они грустят оттого, что не могут облегчить мои страдания. Я приобрел этот холст известного русского художника еще до покупки дома (который больше не был моим домом) и кольца для Авроры (которая больше не была моей Авророй). Первое безумство разбогатевшего человека. Картину с незамысловатым названием «Голубые любовники» Шагал написал в 1914 году: обнимающаяся пара излучала таинственную, искреннюю, спокойную любовь. Я влюбился в них с первого взгляда. Для меня они символизировали исцеление двух измученных душ, намертво припаянных друг к другу и призванных всегда быть вместе.

Погружаясь в тяжелую дремоту, я почувствовал, как отступают боль и страдания. Тело становилось невесомым, голос разума замолкал, жизнь уходила из меня…

Нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду.[12]

Фридрих Ницше

ВЗРЫВ

ЖЕНСКИЙ КРИК

ВОПЛЬ О ПОМОЩИ!

Звон разбившегося стекла выдернул меня из кошмара. Я резко открыл глаза. В комнате было темно, дождь барабанил в окно.

Я с трудом сел на кровати. В горле пересохло, меня лихорадило, пот лился градом. Я с трудом дышал, но, как ни странно, был жив.

Я взглянул на радиобудильник: 3:16.

На первом этаже творилось что-то странное — до меня доносился громкий звук хлопающих ставней.

Я хотел включить настольную лампу, но, как обычно, из-за грозы во всем Малибу отключилось электричество.

Нечеловеческим усилием воли я поднял себя с кровати. К горлу подкатывала тошнота, в голове гудело. Сердце колотилось так, словно я только что пробежал марафонскую дистанцию.

В довершение всего закружилась голова — чтобы не упасть, я привалился к стене. Снотворное, конечно, не убило меня, но я чувствовал себя так, словно попал прямиком в чистилище. Больше всего донимали глаза: казалось, что их кто-то исцарапал, и теперь стоило лишь разомкнуть веки, как голову пронзала нестерпимая боль.

Едва держась на ногах, я заставил себя спуститься на несколько ступенек, крепко держась за перила. При каждом шаге сводило желудок, я боялся, что меня вывернет прямо на лестнице.

За окном свирепствовала буря. Небо прорезали молнии, в их свете дом напоминал приютившийся на берегу маяк.

Добравшись до гостиной, я увидел, что произошло. В распахнутую стеклянную дверь ворвался ветер и опрокинул хрустальную вазу — падая, она разлетелась на тысячи осколков. Потоки дождя заливали гостиную.

«Вот дерьмо!»

Я поспешно захлопнул дверь и поплелся на кухню за спичками. Вернувшись, я почувствовал, что в гостиной кто-то есть, а секунду спустя услышал за спиной прерывистый звук чужого дыхания. Я резко повернулся и…

* * *

На фоне темно-синего ночного неба, как в театре теней, вырисовывался тонкий и хрупкий женский силуэт.

Я подпрыгнул от удивления и вытаращил глаза. Если меня не подводило зрение, девушка была абсолютно голая: одной рукой она прикрывала низ живота, другой — грудь.

«Этого еще не хватало!»

Я подошел ближе и, оглядев ее с головы до ног, спросил:

— Кто вы?

— А вы, я смотрю, не смущаетесь! — откликнулась она.

Девушка схватила с дивана шерстяной клетчатый плед и обернула его вокруг талии.