Веллингтон любил женское общество – за исключением своей жены, которую вовсе не выносил. В этом смысле он был полной противоположностью Наполеону, который однажды заметил: «Мы всё разрушаем, если обращаемся с женщинами слишком хорошо. Мы совершаем большую ошибку, если принимаем их почти на равных. Природа сотворила их нашими рабынями». Веллингтон гораздо свободнее общался с женщинами – особенно с умными женщинами, – чем с мужчинами, и особенно любил это делать, если женщины молоды, хороши собой и аристократичны. По Брюсселю ходил слух: «Герцог считает своим долгом отыскать всех дам свободных нравов», – жаловалась Кэролайн Кейпл, сестра второго человека в команде Веллингтона, лорда Аксбриджа, который и сам флиртовал с невесткой Веллингтона. Герцога особенно предостерегали против одной такой любительницы «свободных нравов», леди Джон Кэмпбелл. Ее моральный облик, как говорили, «более чем подозрителен». «Черт, в самом деле? – отвечал герцог. – Пожалуй, нам стоит увидеться и обсудить это с ней лично!» С этими словами он надел шляпу и тут же вышел. Никаких подозрительных слухов не ходило о 17-летней леди Джорджиане Леннокс, дочери герцогини Ричмонд, которая сидела на балу своей матери рядом с Веллингтоном. Она спрашивала, верны ли разговоры о том, что сюда идут французы. Герцог кивал: «Да, – говорил он. – Все верно, завтра нас здесь не будет».

Это чувство неминуемо надвигавшегося сражения и придавало балу особенную остроту. Ночью 15 июня зал заполняли офицеры в красивых мундирах, танцующие при свечах, а в ближайшие 24 часа многие из них будут убиты, едва успевшие переодеть шелковые чулки и бальные туфли. Веллингтона критиковали за то, что он, получив сообщение о наступающих французах, не оставил бала, но у герцога, как всегда, нашлись на то свои причины.

Он не хотел устраивать панику. Его застали врасплох: к десяти часам, когда прибыл на бал, он уже знал, что Наполеон его одурачил, но время бить тревогу не пришло. Он знал, что за ним наблюдают, следовало демонстрировать самоуверенность. Вторая причина чисто практическая. Герцогу требовалось отдать срочные приказы, а почти все старшие офицеры его армии находились на этом балу, всех легко было найти и направить. Бал служил своего рода командирской группой, и со стороны герцога было бы глупо упустить такой шанс. Леди Гамильтон-Далримпл, сидевшая на одном диване с герцогом, вспоминала, что он «часто обрывал речь на середине фразы, посылал за каким-нибудь офицером и давал ему указания».

Так что же наполнило бал таким беспокойством?

Ад разверзся на дороге из Шарлеруа.

Одну из главных трудностей Наполеон устроил себе сам. Он приказал разрушить все главные дороги, ведущие из Франции на север. Дороги строились из утоптанного слоя гравия на каменной подложке, и на несколько километров к югу от границы дороги переломали и перекопали, чтобы создать преграду для армии, наступающей на Францию. Точно так же они послужили преградой и для французов, направляющихся на север. Испорченные дороги не представляли трудности для кавалерии или пехоты – они могли пройти полями или обойти другой дорогой, – но доставили хлопот для перемещения колесных средств: для обозов и пушек.

Если уж Наполеон решил нападать, то действовал быстро, собирая свою армию к югу от реки Самбры. Специальные команды чинили дороги, пропуская на север пушки и повозки, но пехоте и кавалерии приходилось идти полями, большей частью ржаными. В начале XIX века рожь росла высоко, так что перед наступающей армией встали густо посаженные жилистые стебли в рост человека. Урожай был вытоптан, но один из кавалеристов вспоминал, как спотыкались лошади, цепляясь ногами за спутанные стебли, и как неудобный переход через рожь сыграл свою роль в последующих событиях.

Но вот, несмотря на спотыкающихся лошадей и ремонт дорог, армия Наполеона подошла к границе, и к ночи 14 июня, накануне бала герцогини Ричмонд, Северная армия встала лагерем в нескольких километрах к югу от Шарлеруа. Император приказал располагаться скрытно, под защитой холмов, однако готовилась еда, костры светились в ночи. Свечение в небе должно было послужить для союзников первым сигналом о том, что на юге затевается что-то зловещее. Однако если даже кто-то и заметил свечение, особенного беспокойства не проявил.

15 июня к рассвету французские солдаты уже были на марше. Первым делом им предстояло перейти реку Самбру, протекавшую сразу у границы, и армия тремя колоннами подошла к ее южному берегу. Центральная колонна направилась на Шарлеруа, к забаррикадированному мосту. Там произошла задержка, дожидались, пока прибудет достаточно пехоты, чтобы штурмовать заграждение. Прусских защитников оказалось немного, всего лишь форпост, и они отступили на север, пока французы занимали город. Тем временем перевалило за полдень, и в Бельгию входили усиленные конные разъезды Наполеоновской армии. Они отправлялись в рейды, в поисках расположения армии союзников.

Но не одни лишь французы действовали. Гораздо западнее другие конные разъезды проверяли дорогу на север, к Монсу. Ричард Кокс Эйр, подпоручик («второй лейтенант», офицерское звание у стрелков, соответствует подпоручику в других войсках), описал это столкновение как «игру», но подобные сообщения для герцога Веллингтона были убийственно серьезны. Они могли означать, что враг наступает и готов отрезать его от портов Северного моря. Герцог получил также и сообщения о действиях врага в районе Шарлеруа, но первым его порывом было желание защитить правый фланг, и он приказал резерву, которым командовал сам, оставаться в Брюсселе, а остальной армии стоять в западных областях, где они и располагались. Такое распоряжение могло привести к катастрофе. Наполеон перебрасывал войска через реку и медленно теснил пруссаков, а Веллингтон, вместо того чтобы отправить людей в опасную точку, следил за дорогами, ведущими в Остенде, откуда доставлялась из Британии большая часть его войск, пушек и обозов. Лучшего развития событий Наполеон и придумать не мог!

История о 15 июня – дне, когда состоялся знаменитый бал, – относится к числу загадочных. «Дымовая завеса» – конечно, расхожий стереотип для рассказов про войну, но для описания этого дня он очень подходит. Наполеон собрал армию для перехода через Самбру, на заре начал наступление, пруссаки отступают медленно и неохотно, а Веллингтон, несмотря на сообщения от союзников, не проявляет никакой решительности. Вместо того ведет себя легкомысленно – танцует! Впоследствии его обвиняли в том, что он умышленно игнорировал сообщения от прусской армии, но зачем он это делал – тоже загадка. Впервые он услышал о наступлении французов около трех часов дня. Донесения шли долго, и критики герцога считают, что, как только он их получил, должен был сразу же приказать бросить войска на восток, к бою, но он ждал. Барон фон Мюффлинг служил офицером связи в прусской армии, и именно Мюффлинг принес известия Веллингтону:

В отчете Мюффлинга вызывают любопытство два момента. Известно, что первая схватка между наполеоновской и прусской армиями состоялась около пяти часов утра, однако Мюффлинг, у которого нет причин лгать, утверждает, что новость об этом добралась до Брюсселя только к трем часам дня, через десять часов. Шарлеруа расположен приблизительно в 50 километрах к югу от Брюсселя, конный вестовой легко проделает этот путь меньше чем за четыре часа. Однако проделал за десять. Неизвестно почему, ведь Веллингтон как-то упомянул, что с донесением был отправлен «самый быстрый офицер прусской армии».