При иных обстоятельствах мы пошли бы с Робином прямо вперед. Но в данном случае дополнительные меры предосторожности были нелишними. Ведь мы имели дело не только с зверем, который при ранении утрачивает всякий страх перед человеком, но и с таким, который в течение пятнадцати часов накапливал свое раздражение и у которого инстинкт борьбы должен был дойти до предела.

Выходя в это утро, я взял с собой винтовку калибра 275, ей я пользовался и накануне вечером. Хорошее ружье, когда приходится нести его многие мили, но не такое оружие, которое нужно, когда имеешь дело с раненым леопардом. Вот почему вместо того, чтобы идти прямо, я пошел параллельно упавшему дереву, в пятидесяти ярдах от него.

Шаг за шагом — Робин шел впереди — мы двигались вдоль этой линии. Когда мы прошли ветви и поравнялись с прикорневой частью ствола, Робин остановился. Приглядевшись, я увидел привлекший внимание Робина предмет. Это был тихо подымавшийся и опускавшийся кончик хвоста леопарда, верный знак того, что зверь готовится к нападению. Я успел только повернуться на каблуках вправо и вскинул ружье, как леопард перепрыгнул через разделявшие нас кусты и бросился на меня. Моя пуля, выпущенная больше для того, чтобы заставить леопарда отклониться, без всякой надежды убить его или хотя бы задеть, прошла под его брюхом и пробила мясистую часть левого бедра. Скорее звук выстрела, чем эта рана, вынудил леопарда несколько отклониться в прыжке — он пронесся мимо моего правого плеча, не задев меня, и исчез в кустах позади.

Робин не отошел от моей ноги, мы с ним осматривали место, где прошел леопард. Было много крови, но нельзя было сказать, кровоточила ли старая рана или это был результат моего последнего выстрела. Во всяком случае, для Робина это было безразлично: он, не колеблясь, пошел по следу. Миновав труднопроходимые места, мы вошли в заросли; они были мне по колено. Так прошли сотни две ярдов, пока не увидели леопарда прямо перед собой. Не успел я навести на него ружье, как он уже исчез в кусте. Куст этот со стелющимися по земле ветвями был очень значительных размеров и не только скрывал леопарда, но и давал ему ряд преимуществ для нового нападения.

С моим оружием дальнейшее преследование леопарда было легкомыслием; мы повернули домой.

На следующее утро мы опять были на месте. Робин с волнением ожидал нашего выступления и, оставляя без внимания все интересные запахи в джунглях, заставил бы меня, если бы это было возможно, пробежать весь наш четырехмильный путь.

На этот раз я вооружился ружьем большего калибра и чувствовал себя поэтому гораздо увереннее, чем накануне. В нескольких сотнях ярдов от куста я осторожно послал вперед Робина, зная, насколько опасно надеяться, что раненый зверь находится именно там, где он был оставлен за несколько часов перед этим. Мне вспомнился один печальный случай.

Мой знакомый охотник ранил тигра после полудня и прошел по долине несколько миль по кровавому следу. На следующее утро в сопровождении нескольких человек, один из которых нес его заряженное ружье и указывал дорогу, он решил пойти по вчерашнему следу от того места, где оставил зверя вчера. Примерно в миле от места, где тигр был оставлен накануне, проводник, который был, между прочим, местным шикари, наткнулся на раненого тигра и стал его жертвой. Остальные же участники облавы спаслись бегством.

Я точно заметил расположение куста и послал Робина напрямик в нескольких ярдах от него по подветренной стороне. Робин знал все, что необходимо было знать. Его метод розыска зверя — движение поперек ветра. Мы прошли еще немного и находились в нескольких ярдах от куста, когда Робин встал, повернулся против ветра и указал мне, что он чует леопарда. Как и накануне, мы стояли лицом к упавшему дереву, оно лежало среди густых зарослей, через которые прошел леопард после нападения на нас. По нашу сторону от лежащего дерева местность была открытой, но по другую его сторону густые кусты доходили до пояса. Приказав Робину идти в прежнем направлении, я прошел с ним мимо вчерашнего куста (он не возбудил в Робине интереса), и мы достигли промоины дождевого потока. Здесь, сняв куртку, я положил в нее столько камней, сколько могли выдержать застежки, и вернулся с этим импровизированным мешком на поляну, около дерева.

Держа ружье наготове, я занял позицию в пятнадцати ярдах от дерева и стал бросать камни — сначала в дерево, потом в кусты по ту его сторону в надежде заставить леопарда (если он жив) выскочить на открытое место, где я имел бы с ним дело. Когда запас камней истощился, я стал кашлять, бить в ладоши и кричать. Но ни во время бомбардировки, ни позже не было признаков того, что леопард жив, двигается или издает какие-либо звуки.

Теперь у меня были основания идти прямо к дереву и посмотреть, что же происходит по ту сторону. Но, помня старую распространенную в джунглях поговорку: никогда не считать леопарда мертвым, пока с него не снята шкура, — я решил обойти вокруг дерева, постепенно суживая круги до тех пор, пока мне не станет хорошо видно, что делается под его ветвями и на всем протяжении ствола. Радиус моего первого круга был около двадцати пяти ярдов. Я прошел этот круг на две трети, как вдруг Робин остановился. Пока я разглядывал, что привлекло его внимание, послышалось громкое сердитое ворчание и прямо на меня выскочил леопард. Все, что я успел перед этим заметить, — это сильное движение кустарника прямо перед нами. Я успел только сделать полуоборот и вскинуть ружье, когда голова и плечи леопарда появились из кустов в нескольких ярдах от меня. Прыжок леопарда и мой выстрел произошли одновременно; отскочив влево и назад, как только мог, я разрядил второй ствол в бок промелькнувшего мимо меня леопарда.

Когда раненый зверь — тигр или леопард — делает неудачное нападение, он всегда отступает и, не будучи вновь потревоженным, не пытается повторить атаки.

Я шагнул влево, чтобы не наступить на Робина, и, когда стал его разыскивать, не мог нигде увидеть. Это был первый случай за время наших совместных охот, когда он покинул меня в трудном положении. Он теперь, вероятно, старался найти дорогу домой, и у него было мало шансов избегнуть тех опасностей, которые лежали на его четырехмильном пути через джунгли. Кроме естественных преград, которые могли на таком далеком пути оказаться для Робина непривычными, налицо была еще его сердечная болезнь. Поэтому на поиски Робина я отправился с самыми тяжелыми предчувствиями и вдруг увидел его голову, выглядывавшую из-за дерева на краю небольшой поляны, ярдах в ста от меня. Когда я поднял руку и позвал Робина, он исчез в кустарнике, но немного позже с опущенными глазами и прижатыми ушами молча подполз к моим ногам. Положив ружье, я взял Робина на руки, и он второй раз в жизни облизал мое лицо, выражая при этом тихими горловыми звуками, как он обрадован, найдя меня невредимым, и как ужасно пристыжен тем, что меня покинул.

В этом случае наши реакции на неожиданную опасность, с которой мы столкнулись, были очень типичны для человека и собаки, когда опасность слышна, но не видна: Робина она вынудила искать спасения в быстром и молчаливом бегстве, у меня же ноги как бы вросли в землю, причем как быстрое, так и всякое иное отступление было невозможным.