— А еще кофе и шоколад, — похвасталась лесному старику Яся гостинцами.

— Рассказывала ты про эти явства дивные. Значит, длинная перед нами ночь сегодня, — закивал Леший своей седой большой головой. — О чем говорили-то?

— О том, как люди безнадежны, — фыркнула Яга. — Во всех мирах.

Леший кивнул задумчиво.

— Дело обычное, — подтвердила Кики. — А ты что скажешь?

— Да вот утром видал Ивана-царевича... За жар-птицей идет. Если дойдет — коня он проворонил.

Кики и Яга прыснули.

— А что так?

— Волк серый съел. К тебе он собирался, кстати, Ягуся, дорогу спрашивать.

Яга переглянулась с Кикиморой и пожала плечами.

— У меня только дурак был. Недолго, правда.

Кики покачала головой и встала проверить котелок.

— Не любит наша Ягуся гостей.

— Вот, корешков докинь, — вытащил Леший из сумы добычу. — Иван-царевич поболее дурака умом слаб. Еще его увидишь, наверное... Корил он волка серого и гнобил. Да так, что тот готов был в слуги себя ему на всю жизнь и отдать.

— За что же это?

— Так за коня. Съеденного.

Вся троица долго смеялась.

— Вот идиот... — пробормотала Яга. — Говорю ведь вам — туго с людьми, очень туго.

И взялась в турку кофе насыпать да речной водой заливать, да в пепел возле костра закапывать. По-турецки, значит, чтоб изготовить.

— Ну, второй парень удивил — и за волка заступился, — почесал бороду Леший. — Сказал, дескать, служба должна быть в дружбу. А иначе — все вкривь и вкось пойдет. Давно не видывал я таких. К чужим бедам душой не ровных. И Ивана-царевича пешком отправил.

— Царевича? Пешком?! — изумилась Кикимора. — Да как же он дойдет-то?

— Парень говорит «пешочком», — ответил Леший и расхохотался.

— Остряк, — фыркнула Яга.

— Добрая душа, — сказал Леший. — Светлая. Помогать ему станем, вот что я вам говорю.

А потом был вечер, и была ночь, и были звезды, и были загадки, и были песни, и был кофе, так что Яга и думать забыла про какого-то парня со светлою душой, и что помогать божества лесные ему поклялись перед костром.

4. Яблочком да по блюдечку

...все демоны, бесы и ангелы смотрят кино С нашими ссорами, ранами, прощальными письмами. Они Мечтают вслух, читая нам истории, где все хорошо.

Вельвет. Все хорошо.

— Эх, Кики... жаль мне Ягусю нашу. Смотри, как спит сладко.

— Сладко-то сладко, а на лбу складка — видишь? От хорошей жизни в бабы Яги не подаются. В мужиков она и вовсе не верит. Обидел кто, что ли? Не рассказывает ведь.

— А что, если подсобить? Божества мы с тобой иль нет?

— Ты что ж, этим, как его, угентством по знакомствам хочешь для нее сделаться?

— Это что ж за бусурман такой?

— Ягуся рассказывала. Тоже, наверное, шуточка айтишная. Так она это называет. Вроде в перевернутом мире, там, у нее — есть такое заведение. Портретик свой даешь, и тебе пару ищут.

Леший задумался, покопался в бороде, выудил березовый листик. Светало, небо на востоке зеленеть начало. Яга заснула на бревне, старики заботливо накрыли ее одеялом из прошлогодних листьев.

— Мне тот парень вчерашний понравился. Иваном кличут. Все одно мы его защищать поклялись. Может, его возьмем?

— Всех их Иванами кличут. Человеком порядочным имя не делает.

— Непорядочных лесные боги не защищают. Мы вообще давно никого под покровительство не брали.

— Ну, убедил... Что делать будем? Ему ведь Ягусю надо увидеть без носа и без волос этих ее стариковских. Чтоб настоящий портрет, так сказать.

Кикимора почесала в голове, Леший тоже призадумался. А потом пришла светлая мысль в его лохматую голову:

— Речка Смородина! Устрой, чтоб Ягуся пошла в ней искупаться. А я Ивана заманю. Вот и посмотрим, хорошо твое заведение по знакомствам или нет.

— Это ты придумал, Леший! Значит, и заведение твое!

— Наше, душа моя, наше. Яблочко на блюдечке поищи. Вернусь — смотреть будем.

Иван-дурак потянулся сладко. Первый луч солнца просвечивал сквозь молодой березовый листик. Красота какая. Будто что в бок толкнуло... а и хорошо — зорька утренняя, она