Она заглянула Клею в глаза, и ей показалось, что он еще не вполне убежден.

– Он богат, красив и образован, – буркнул Клей.

– Наплевать. Если бы он даже...

– Мэри Эллен, гости начинают расходиться, – перебил дочь Джон Томас Пребл, неожиданно появляясь за ее спиной. – Вспомни о хороших манерах и проводи гостей как положено.

Через полчаса Джон Томас Пребл закрыл парадные двери. Гости разошлись, из посторонних остался один лишь Клей.

– Уже поздно, сынок, – сказал, обернувшись, Джон Томас. – Тебе пора.

– Да, сэр, – послушно ответил юноша.

– Я велел Сэму отвезти тебя в экипаже.

– Большое спасибо, сэр.

– Мэри Эллен. – Джон подошел к дочери. – Попрощайся с Клеем и иди спать.

– Сейчас, папа. – Мэри Эллен почему-то продолжала стоять на месте.

– Ну ладно, вы уж сами как-нибудь разберитесь. – Джон Томас сонно зевнул. – Спокойной ночи, дети. – Вздохнув, он направился наверх, чтобы присоединиться к жене, которая уже некоторое время назад ушла в спальню.

Ни Клей, ни Мэри Эллен не шевельнулись до тех пор, пока не услышали, как открылась и закрылась дверь наверху. Лишь спустя полминуты Мэри Эллен шепнула Клею:

– Я провожу тебя до кареты.

Вместо ответа он молча кивнул.

Белая луна медленно плыла сквозь облака. Где-то внизу, на реке, прогудел пароход. Громко стрекотали цикады, лягушки пели страстным хором. Жара спала, приятный ветерок задувал с юга.

Юные влюбленные медленно брели к поджидавшему экипажу. Золотая головка Мэри Эллен лежала у Клея на плече, рука ее пропала в его ладони.

Пара черных коней беспокойно зашевелились. Зазвенела упряжь.

Старый Сэм, сидевший на козлах, увидев приближающихся к экипажу детей, сперва широко улыбнулся, потом отвернулся и уставился вдруг куда-то вдаль.

Клей и Мэри Эллен понимающе переглянулись – они знали, что старый и верный слуга дает им возможность поцеловаться на прощание.

– Да благословит Бог его доброе сердце, – сказала Мэри Эллен и улыбнулась Клею.

– Таких, как он, один на миллион. – Клей нежно обнял ее.

Они целовались возле кареты, залитые лунным светом. Раз, два, три... Наконец Клей оторвал свои горящие губы от губ Мэри Эллен и хрипло произнес:

– Мне пора.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал. – Она со вздохом прижалась к нему стройным девичьим телом. – Мне хотелось бы, чтобы ты никогда меня не покидал.

Клей глубоко вздохнул, опьяненный ароматом ее золотых волос.

– И я тоже.

Его ладони скользнули по ее спине и замерли на бедрах.

– Ты ведь придешь ко мне завтра? – Мэри спрятала лицо у него на плече.

– Конечно, приду.

– Я попрошу кухарку, чтобы она завернула нам остатки с сегодняшнего пира, и мы пойдем на пикник.

– Мы будем плавать?

– И плавать тоже. – Она прижалась губами к его горлу, заставив сердце Клея забиться от волнения.

Корзинка с едой стояла нетронутая на поросшем травой берегу, покрытая красно-белой клетчатой салфеткой, заботливо подоткнутой, чтобы ни солнце, ни пыль не испортили угощения. Однако для юной пары заботливо уложенные вкусности явно не представляли интереса. Если их и одолевал голод, то иного рода – голод друг по другу.

Не успели они выйти из Лонгвуда, как не сговариваясь бегом помчались вниз, туда, где в прогалине между скал был вход в их тайное укрытие – полянку и заводь перед ней. Клей опустил корзину на траву и повернулся к Мэри Эллен. Глаза его стали дымчато-серыми, теплыми и нежными. Он протянул к ней руки, обнял ее и привлек к себе.

Когда его лицо оказалось вровень с ее лицом, он замер. Теперь его рот был всего лишь в дюйме от ее губ.

Нежно и очень серьезно Клей сказал:

– С той самой минуты, как я покинул тебя вчера, я только и мечтал, что об этой минуте. Поцелуй меня, Мэри. Поцелуй меня так, чтобы я узнал, что ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя.

Мэри Эллен высунула кончик языка и облизнула губы, затем запрокинула голову и поцеловала его. Клей вздохнул от удовольствия, когда ее теплые губы коснулись его губ. Его ладонь лежала у нее на затылке, он словно помогал ей, пока она его целовала.

Мэри нарочито медленно провела влажным кончиком языка по его губам, и Клей открыл рот, пропуская ее в себя. Она тут же стала делать все те искушающие, ласкающие движения, которым он ее научил.

Сердце Клея забилось сильнее, когда он, согнув колено, просунул его между ее ногами. Через одежду Мэри Эллен инстинктивно потерлась о его худое и твердое бедро.

Следом и руки Клея пришли в движение – они медленно опустились на ее ягодицы. Он чуть приподнял Мэри, чтобы она могла теснее к нему прижаться, и почувствовал, как она начала более интенсивно тереться о его ногу, то поднимаясь, то опускаясь.

К тому времени как этот долгий поцелуй завершился, оба они раскалились жарче, чем июньское солнце.

Задыхаясь, дрожа от переполнявших его ощущений, Клей оторвался от нее. Веки его отяжелели, серебристые глаза тускло сверкали от страсти, грудь часто вздымалась и опадала с каждым тяжелым ударом сердца. Смуглое горло его в разрезе белой рубахи блестело от испарины.

Мэри Эллен тоже не оставалась безучастной к происходящему. Дыша часто и неглубоко, она вцепилась в его бицепсы, чтобы не упасть, а лбом прижалась к его груди.

Наконец Клей обрел дар речи:

– Было время, когда только через несколько часов мы становились такими. А теперь – один поцелуй, и вот... – Он замолчал – ему не хватала воздуха.

– Да, Клей, – задыхаясь ответила она. – О да, ты совершенно прав...

Какое-то время они продолжали стоять неподвижно – ослабевшие от страсти, но еще пытавшиеся бороться с неизбежным.

– Может, поплаваем? – Клей, конечно, понимал, что плавание им не поможет, но ничего другого ему просто не приходило в голову. – Нам неплохо бы охладиться.

– Да, – слабым голосом сказала Мэри. – Плавание – как раз то, что нам поможет.

Когда Клей отпустил ее, она попятилась. Ни он, ни она не смели отвернуться друг от друга, и Мэри Эллен начала дрожащими пальцами расстегивать крохотные пуговицы на летнем сиреневом платье. Смуглые руки Клея принялись работать над пуговицами рубахи.

Присев на корточки, Мэри Эллен сняла туфли и чулки, затем распрямилась и улыбнулась Клею.

Ее взгляд задержался на густом черном пушке его груди, когда он, стащив с себя рубаху, небрежно бросил ее на траву. Потом Клей смотрел не мигая на то, как Мэри Эллен, задрав сиреневое, с пышными юбками, платье, стянула его с себя и отпустила, словно гигантский сиреневый гриб, на траву.