– И здесь тоже искали? – осторожно спросил Хуго.

– В моей комнате и в моем чулане они искать не посмеют.

Речь Марьяны простая и лишена словесных украшений, но каждое ее слово тут же превращается в картину, которая сопровождает его на протяжении дня, а то и двух. Однажды она сказала ему: „Трудно мне понять, почему преследуют евреев, среди них есть хорошие люди, не говоря уж о твоей матери Юлии, она всю душу отдает людям. Недели не проходило, чтобы она не принесла мне фруктов и овощей“.

Как только она сказала „всю душу отдает людям“, он увидел маму в образе длинной тонкой птицы, она парит над улицами города и тут оставляет пакет с едой, там приносит одежду какой-то бедной женщине. Папа говорил: „Язык – это инструмент мысли, выражаться нужно ясно и точно“. „Ясность“ и „точность“ были для него ключевыми словами. Мама не была такой точной, как он, но каждое произнесенное ею слово тут же превращалось в картину. То же самое чудесным образом происходило и с Марьяной. Странно, даже лаконичный язык может быть живописным, подумал он.

Но в те дни, когда она угрюма, на лице туча, она ни о чем не спрашивает и ничего не обещает. Подает ему кружку молока и тут же бросается на постель и спит по несколько часов. Иногда сон развевает ее грусть. Она просыпается другой женщиной, рассказывает ему свои сны и прижимает его к себе. Такие моменты – это время милосердия, и Хуго умеет ценить их.

Но по большей части сон не высвобождает ее из пут депрессии. То, что угнетало ее до сна, продолжает мучить и после. Она топает ногами, бьет бутылки и объявляет, что в ближайшие дни сбежит отсюда. Такие отчаянные угрозы снова поселяют в его душе тревогу, но достаточно одной ее улыбки, чтобы рассеять облака страха – он сразу верит, что Марьяна не продаст и не бросит его.

Так проходят дни. Иногда ему видится Отто, а иногда Анна. Когда они являются ему, он так счастлив, что хочет расцеловать их так же крепко, как его целует Марьяна. Однажды они появились вдвоем, и Хуго в изумлении закричал: „Миленькие!“ Услышав этот странный эпитет, они широко раскрыли глаза, но ничего не сказали в ответ. Анна рассказала ему о своей деревне в горах, а Отто поведал, что и ему нашлось убежище в одной из деревень. На миг ему показалось, что вот-вот окончится война и все вернутся на свои места, к обычной жизни. Но в душе он знал – что было, того не вернешь. Время, проведенное в гетто и в укрытии, впечаталось в него, используемые им слова утратили свою силу. Теперь говорят не слова, а тишина. Это трудный язык, но как освоишь его – никакой другой язык уже с ним не сравнится.

12

Однажды ночью из Марьяниной комнаты послышались сердитые голоса. Марьяна говорила по-немецки, и мужчина исправлял каждую ее ошибку. Это бесило ее, и она со злостью сказала:

– Мы сюда пришли развлекаться, а не грамматику учить.

– Беспутная женщина беспутна во всем.

– Я, может, и беспутная, но не за любую цену.

На это мужчина ответил криками, оскорблениями и, похоже, пощечиной. Из Марьяниного горла вырвался сдавленный звук, но она не сдалась. В конце концов он пригрозил убить ее, но Марьяна не испугалась и крикнула ему: „Можешь убить меня, я смерти не боюсь!“

Внезапно ссора прекратилась, и на мгновение Хуго показалось, что Марьяна задохнулась и бьется в судорогах. Он поднялся на ноги и приложил ухо к стене, но ничего не услышал. Тишина становилось все более пугающей. Хуго задрожал от страха и снова свернулся клубком на своей лежанке.

У него дома следили за выражениями. Только дядя Зигмунд, когда выпьет, изрекал неприличности или ругательства. Мама обрывала его и говорила: „Ребенок слушает“. И ребенок в самом деле слушал и задавался вопросами о смысле неприличных слов, которыми нельзя пользоваться.

Тут из Марьяниной комнаты послышался женский голос. Женщина мягко убеждала Марьяну:

– Нельзя спорить с клиентом. Клиент приходит получить удовольствие и отдохнуть. Ему не нравится выслушивать замечания и когда ему противоречат.

– Он поправлял каждое мое слово, мне казалось, он своим языком будто бьет меня.

– Что тебе до этого, пусть себе поправляет.

– Что за манера такая, цепляться к каждому слову, это хуже побоев. Я, может, и беспутная, но я не рабыня.

– Наша профессия, дорогая, требует от нас большого терпения. У каждого клиента свои причуды. Не забывай, это длится не больше часа, и ты сразу от него избавляешься.

– Мне надоело, пусть делает, что хочет, только пусть не поправляет.

Женщина говорила мягко, с крестьянским выговором, и просила Марьяну пойти к мадам и извиниться.

– Если не извинишься и не скажешь, что была неправа, она тебя уволит. Жалко будет потерять работу.

– Мне все равно.

– Ты не должна говорить, что тебе все равно. Если кто так говорит, значит, он отчаялся. Мы верим в Бога и в отчаяние так легко не впадаем.

– Я не хожу в церковь, – продолжала настаивать Марьяна.

– Но ведь ты веришь в Бога и в его Мессию.

Марьяна не отвечала. Из ее молчания было понятно, что ее упрямства чуть поубавилось. Наконец она спросила: „Что мне сказать ей?“

– Скажи, что извиняешься и больше не будешь перечить клиентам.

– Мне трудно такое произнести.

– Это все равно что сплюнуть и пойти дальше. Хватит тебе упрямиться.

Хуго напряженно слушал и уловил каждое слово.

Хуго понимает украинский. Он выучил язык от служанки Софии. София говорила: „Если хорошо выучишь украинский, я возьму тебя в нашу деревню. В деревне много живности, сможешь поиграть там с жеребенком и с ягненком“.

София всегда была веселой, пела и болтала с утра до вечера.

Когда он начал учиться в первом классе, она сказала ему:

– Жаль мне тебя, что каждый день тебе приходится ходить в школу. Школа – это тюрьма. Я ненавидела школу и учительницу. Она кричала на меня, оскорбляла меня и обзывала тупицей. Правда, мне не давалась арифметика и писала я с ошибками, но была тихой девочкой. Она любила еврейских детей и вечно говорила, что надо брать пример с них, учиться у них думать, а мне нужно выкинуть из головы солому и запустить туда пару мыслей.

– Я надеюсь, что тебе не придется страдать. Я мучилась все школьные годы и была рада освободиться из этой темницы. Ой, миленький, я забыла, – хлопнула она себя по лбу, – забыла, что ты еврей. Евреям арифметика не страшна. Ты будешь поднимать руку, каждый раз станешь руку тянуть. Кто руку поднимает – знает правильный ответ.

Хуго любил Софию. Она была полненькой и веселой, приправляла свою речь поговорками и пословицами и радовалась всему, что попадется на пути. Когда родителей не было дома, она пользовалась уличными словами вроде „суки“, „бляди“ и „сукиного сына“.

Как-то он спросил маму:

– Что такое блядь?