Виртуозы фехтования невольно прониклись интересом к герою, о котором им уже прожужжали уши. Они слушали, и ни у одного из них не возникло желания встретиться с ним иначе как за столом.

— Так, говорите, он оправдал надежды? — воодушевившись, продолжал Плюмаж. — Семь смертных грехов! И конечно, он все так же красив и так же бесстрашен как лев!

— Все так же счастлив с прекрасным полом! — пролепетал Галунье, залившись краской до кончиков ушей.

— Такой же ветреник, — бросил гасконец, — такой же сумасброд!

— Укротитель наглецов, защитник слабых!

— Буян, гроза мужей!

Наши два друга чередовались, как пастухи Вергилия: Arcades ambo[17].

— А какой игрок!

— А как он швырял золотом!

— Скопище всех пороков, ризы Господни!

— Средоточие всех добродетелей!

— Само безрассудство!

— А сердце, сердце — золотое!

Последнее слово все же принадлежало Галунье. Плюмаж с чувством расцеловал его.

— За здоровье Маленького Парижанина! За здоровье де Лагардера! — вскричали они в один голос.

Карриг и его люди с энтузиазмом подняли кубки. Пили стоя. Учителям фехтования пришлось тоже встать.

— Но, черт побери, объясните хотя бы, кто такой этот ваш Лагардер! — потребовал маленький бретонец Жоэль де Жюган, поставив на стол кубок.

— У нас от него уже в ушах звенит, — заявил Сальданья. — Кто он? Откуда появился? Чем занимается?

— Голубь мой, — отвечал Плюмаж, — он дворянин под стать самому королю. А появился он с улицы Круа-де-Пти-Шан. Чем занимается? Проказничает. Вы удовлетворены? А ежели хотите услышать поподробнее, тогда налейте.

Галунье наполнил ему стакан, и гасконец после недолгого сосредоточенного молчания начал рассказ:

— Ничего чудесного в этой истории нет, верней, когда рассказываешь, все выглядит просто. Это надо было видеть. Что до его происхождения, я сказал: он благородней короля, и буду стоять на этом, но на самом-то деле никому не известно, кто его отец и мать. Когда я повстречался с ним, ему было лет двенадцать, а произошло это в Фонтанном дворе перед Пале-Роялем. Он как раз дрался с полудюжиной уличных мальчишек, причем все они были старше его. Из-за чего? Оказывается, эти юные разбойники хотели отнять деньги у старухи, торгующей ватрушками под аркой особняка Монтескье. Я спросил, как его зовут. Лагардер. Кто его родители? У него нет родителей. Кто же о нем заботится? А никто. Где он живет? На разрушенном чердаке в старом особняке де Лагардеров на углу улицы Сент-Оноре. А занятие какое-нибудь у него есть? Даже два. Он ныряет с Нового моста, дает представления в Фонтанном дворе, изображая человека без костей. Битый туз! Превосходные занятия!

Вы ведь не парижане, — сделал отступление Плюмаж, — и не знаете, что это такое — нырять с Нового моста. Париж — город зевак. Парижские зеваки бросают с Нового моста в реку серебряные монетки, а отчаянные мальчишки с опасностью для жизни прыгают за ними. Это развлекает зевак. Сын человеческий! Величайшее из всех наслаждений — отколотить палкой кого-нибудь из этих сукиных детей горожан! И стоит это недорого.

Ну а человека без костей увидеть не редкость. Но этот молодчага Лагардер делал со своим телом что хотел. Он становился то длинней, то короче, на месте рук у него оказывались ноги, а на месте ног руки, а однажды я видел, как он передразнивал причетника церкви Сен-Жермен-л’Оксерруа, у которого был горб спереди и сзади.

Короче, этот светловолосый, розовощекий мальчонка понравился мне. Я вырвал его из рук недругов и сказал: «Эй, плутишка! Хочешь пойти со мной?»

А он мне ответил: «Нет, потому что мне нужно заботиться о матушке Бернар». Матушка Бернар была старая нищенка, которая жила на разрушенном чердаке. Каждый вечер малыш Лагардер приносил ей то, что заработал, ныряя и изображая человека без костей.

Тогда я ему расписал все прелести фехтовального зала. Глаза у него загорелись, но он ответил мне с сокрушенным вздохом: «Я к вам приду, когда выздоровеет матушка Бернар».

И он ушел. Ей-богу, я о нем и думать забыл.

А через три года мы с Галунье видим, как к нам в зал входит робкий и смущенный херувимчик изрядного роста.

«Я малыш Лагардер, — объявляет он нам. — Матушка Бернар умерла».

Несколько дворян, бывших в зале, возымели охоту посмеяться над ним. Наш херувимчик покраснел, опустил глаза, разозлился, и вмиг все они оказались на полу. Истинный парижанин! Тонкий, гибкий, грациозный, как женщина, но крепкий как сталь.

Через полгода у него случилась ссора с одним из наших помощников, который позволил себе насмехаться над его талантами ныряльщика и человека без костей. Кровь Христова! Бедняге-помощнику пришлось очень худо.

А через год он играл со мной, как я играл бы с любым из господ королевских волонтеров, не в обиду им будь сказано.

Потом он завербовался в солдаты, но убил своего капитана и дезертировал. В немецкую кампанию он вступил в отряд охотников де Сен-Люка, но отбил у Сен-Люка его любовницу и дезертировал. Маршал де Виллар[18] приказал ему ворваться во Фрайбург в Брайсгау; он вышел оттуда один, без команды, и привел с собой четырех здоровенных неприятельских солдат, связанных как бараны. Маршал дал ему чин корнета, а он убил своего полковника и был разжалован. Такой вот мальчонка, черт подери!

Но господин де Виллар любил его. Да и как его было не любить? Господин де Виллар послал его к королю с донесением о победе над герцогом Баденским. Там Лагардера увидел герцог Анжуйский и захотел взять его к себе в пажи. Лагардер стал пажом, и началось такое! Придворные дамы дофины чуть ли не дрались с утра до вечера за его благосклонность. Пришлось дать ему отставку из пажей.

Но судьба в конце концов улыбнулась ему, и его взяли в гвардейскую легкую кавалерию. Разрази меня гром, я не знаю, почему он оставил двор — из-за женщины или из-за мужчины. Если из-за женщины, тем лучше для нее, а если из-за мужчины — de profundis![19]

Плюмаж умолк и залпом выпил стакан вина. Право же, гасконец вполне его заслужил. Галунье, словно поздравляя, пожал ему руку.

Солнце начало опускаться за лес. Карриг и его люди объявили, что им пора возвращаться к себе, поэтому решено было выпить напоследок за приятное знакомство, и тут Сальданья неожиданно углядел мальчика, который спускался в ров и явно старался остаться незамеченным.

Мальчику этому было лет тринадцать-четырнадцать, и выглядел он боязливым и испуганным. Одет он был, как одеваются пажи, но в его наряде не было цветов, по которым можно