а тебя заворачивают в одеяло, тщательно упеленывают, катают по постели, все сюда! скорей смотрите, какой у нас вышел пирожок с повидлом! щиплют – такой мягкий! и щекочут – такой плотный! сейчас, сейчас мы его в печь! Ты не выдерживаешь и начинаешь хохотать и брыкаться, ах, кричат, повидло! повидло лезет! держи его! и запихивают обратно высовывающиеся руки, пятки, нос. Хорошее я повидло? спрашиваешь гордо, выбравшись, наконец, из одеяла. Прекрасное, отвечают тебе, самое лучшее повидло по эту сторону океана.

Так и идет. Что нам делать с нашей девочкой, если она не хочет убирать свою комнату? Что нам делать, если она не хочет мыться? Если кричит, капризничает, топает ногами, если покидала все игрушки в угол и ушла обижаться в шкаф? В тесто ее, в новое одеяло с коровами, укутать, завязать капроновой лентой, докатить по коридору до ванной, сейчас, сейчас мы ее в печь, будет у нас на ужин пирожок с повидлом! Хохочущее повидло лезет из одеяла, пустите, пустите, я сама, я больше не обижаюсь, я отличное покладистое повидло, лучшее по эту сторону океана.

Конечно, бывает по-всякому, и уходи, глаза бы мои на тебя не глядели, и я не просила меня рожать, варить, поправляют тебя, остужать и раскладывать по банкам, и ты – против воли – смеешься, но тут же сердито замолкаешь и убегаешь, хлопнув дверью, потом, конечно, приходишь мириться и живешь себе дальше, все больше девочкой, все меньше повидлом. В одеяло с коровами тебя уже, пожалуй, не завернешь, да никто и не пытается, и самой тебе тоже не до того, тебе сейчас нравятся другие игры, но однажды ты сидишь, скорчившись, на полу у кровати, не в силах ни встать, ни разогнуться, внутри все как будто свело, ты рыдаешь, пытаясь не то разжалобить, не то выплакать эту судорогу, и вдруг слышишь отчетливо, что же нам делать? как нам утешить нашу девочку, когда она так плачет? и, не думая, тянешь с кровати одеяло, и заворачиваешься в него старательно, тебе еще не смешно, но уже не так больно, ты повидло, у повидла никогда ничего не болит.

И неминуемо приходит момент, когда ты смирно лежишь с закрытыми глазами, не жмуришься, не подглядываешь, не шевелишь пальцами ног, только повторяешь навязчиво, что же нам делать? что нам делать с нашей девочкой, если она не хочет дышать? и тут тебя чем-то накрывают и во что-то старательно оборачивают, и ты понимаешь, что ты опять повидло, лучшее повидло по эту сторону океана, и смеешься, смеешься…

Чужой дедушка

…вообще-то, это не наш дедушка, а когда я говорю не наш, я имею в виду не мой, не маргаридин и не доныанын, потому что мой дедушка живет в австралии, у него кенгуриная ферма со страусами, маргаридин – в месте, которое называется пекло, он там играет с чертями в покер, я столько раз говорил маргариде, что пусть дедушка приедет сюда, я сам мог бы с ним играть, может, не в покер, в покер я еще не умею, но умею в дурака и немного в канасту, маргарида меня научила, давно еще, а раз маргарида умеет, а она девчонка, то ее дедушка умеет в сто раз лучше, но маргарида говорит, что дедушка приехать не может, он очень занят с чертями, мне, конечно, странно, все-таки, мы ему семья, и, уж наверное, лучше, чем какие-то посторонние черти, но маргарида говорит, что с чертями не все так просто, если они с кем играют и не хотят отпускать, все, никуда не денешь, и захочешь, а не уйдешь, не знаю, откуда она это взяла, ее дедушка даже писем ей не пишет, мой тоже не пишет, но шлет открытки с видами австралии, а дедушки доны аны мы не знаем, но подозреваем, что он был пойнтер, потому что у доны аны вздернутый нос, спина в конопушках и гладкие висячие коричневые уши, потому я и говорю, что этот дедушка был не наш, не родня нам, он нам достался от предыдущих жильцов, а им от предпредыдущих, и так почти до самых первых жильцов, которых никто уже не помнит, они уехали примерно сто лет назад, а дедушку забыли, потому что он читал в гостиной газету, и вначале они не хотели его отвлекать, а просто носили вещи в машину, а потом пришла полиция и сказала, чья это машина с вещами и подушками перекрывает подъезд к дому, и почему на водительском месте сидит фикус в горшке, сейчас мы вас отшрафтуем, своих не узнаете, в скобочках, маргарида говорит, что не отшрафтуем, а оштрафуем, от слова штраф, то есть, деньги заплатить, я не уверен, что она права, кто бы из-за просто денег забыл в гостиной целого дедушку, наверняка, полиция сказала, как я сказал, а жильцы испугались и ушли, а дедушку оставили, потом в эту квартиру вселились другие люди, потом еще другие, и еще, а потом уже мы, а дедушка все сидел в гостиной и читал газету, я вначале пытался с ним разговаривать, маргарида делала ему чай с молоком, кашу и бутерброды, а дона ана ставила на него лапы, но дедушка нам не отвечал, чай не пил, и даже дону ану не гладил, а у нее самая приятная для глажения голова из всех, кого я видел, в скобочках, маргарида говорит, что тут я мог бы с доной аной поспорить, но маргарида обязана так говорить, я ей сын, а дона ана просто внучка пойнтера, так что, я маргариде не очень-то верю, и потом я обиделся на дедушку за дону ану и стал реже с ним разговаривать, к тому же, какой интерес разговаривать с тем, кто тебе не отвечает, а сидит, уткнувшись в газету, и дона ана почти перестала ставить на него лапы, но маргарида все равно делала ему чай и бутерброды, каждый вечер, она ужасно упрямая, маргарида, если вобьет себе в голову, что дедушку надо кормить и поить чаем, не переубедишь, а потом она сказала, что вот, скоро ее день рождения, и она хотела бы испечь пирог с синими длинными сливами, а я сказал, что тоже хотел бы, но лучше бы с круглыми красными, а дона ана ничего не сказала, потому что ей все равно, был бы пирог, и дедушка ничего не сказал, а мы с маргаридой спорили, как сумасшедшие, хотя я знал, что сейчас нету вообще никаких слив, потому что зима, и маргарида знала, мы каждый год так спорим, а потом маргарида делает бисквит с изюмом и цукатами, тоже вкусно, хотя и не пирог со сливами, а потом утром мы пришли в гостиную, а там дедушка весь зеленый, но не плохо зеленый, как будто съел несвежую колбасу, а красиво, весенне зеленый, и на нем как будто даже трава выросла и листья, я очень удивился, и дона ана удивилась, а маргарида сказала, подумаешь, будет у нас теперь зеленый дедушка и немного полила его из лейки, и к вечеру дедушка уже цвел такими небольшими беленькими цветочками, мы с доной аной даже испугались, дона ана лаяла ужасно, одна маргарида не боялась, но она вообще ничего не боится, в скобочках, это неправда, маргарида боится мышей, тараканов, и таких красивых волосатых гусениц, потому что она девчонка, а сильней всего боится, когда я лезу на дерево или хочу прыгнуть с вышки в бассейн, хотя это очень глупо, я же ее не заставляю прыгать, а она говорит, что я ничего не понимаю, но со временем пойму, но вот цветущего дедушки она совсем не испугалась и даже смеялась над нами с доной аной, что мы боимся, а наутро цветов на дедушке уже не было, а была завязь, это маргарида сказала, завязь, я не знал, как оно называется, такое маленькое, круглое и на ножке, интересно, сказала маргарида, успеют созреть к моему дню рождения, я спросил, кто, маргарида сказала, сливы, я засмеялся, а дона ана залаяла вначале на меня, потом на дедушку в завязи, а дедушка читал газету, и я сказал, не успеют просто нарочно сказал, за то, что маргарида совсем не испугалась и еще смеялась надо мной, а маргарида сказала, что посмотрим, и я сказал, посмотрим, но сливы созрели прямо к маргаридиному дню рождения, синие длинные, и круглые красные, и еще прозрачные желтые, и другие, маленькие зеленые, маргарида сказала, что их зовут сорт королева клаудия, и сделала пирог и варенье, и еще другой пирог, и огромный кусок дала дедушке, но он и тут не отложил газету, но мы все равно сделали вид, что как будто отложил, и я с ним разговаривал, а дона ана ставила на него лапы и украдкой лизала его кусок пирога, а маргарида подливала ему молока в чай, и мы пели поздравляю тебя и зажгли свечи, а маргарида их задула и загадала желание, и все мы были семья и родня, даже дедушка, хоть он нам и достался от предыдущих жильцов.

Пансион

мебели не было, никакой,