насчёт беременности – она принимала противозачаточные таблетки (не грех в её глазах, хотя несомненный грех в глазах её матери) с тех пор, как вышла замуж за Кольма, и просто продолжила их принимать после того, как они разошлись, хотя, как скоро стало ясно, потребности в этом никакой не было. Но ей совершенно точно надо будет найти клинику и провериться на СПИД, просто для душевного спокойствия.

Мэри не собиралась сообщать о преступлении; она уже определилась на этот счёт. Сколько раз она проклинала тех, о ком читала, что они не стали заявлять в полицию об изнасиловании? Они предают других женщин, дают чудовищу уйти, дают ему шанс сделать это снова с кем-то ещё, со мной, сейчас, но…

Но легко проклинать кого-то, когда это случилось не с тобой, когда не ты была там.

Она знала, что случается с женщинами, которые обвиняют мужчин в изнасиловании; она видела это по телевизору множество раз. Они пытаются доказать, что в этом была её вина, что её показаниям нельзя верить, что она каким-то образом согласилась на это, что её моральные устои не слишком крепки.

– Так вы говорите, что вы – добрая католичка, миссис О’Кейси… о, простите, вы больше не носите эту фамилию, правда ведь? С тех пор, как разошлись с вашим мужем Кольмом. Теперь вы мисс Воган, так? Но вы и профессор О’Кейси юридически до сих пор состоите в браке, не так ли? Пожалуйста, расскажите суду, спали ли вы с другими мужчинами с тех пор, как ушли от мужа?

Она знала, что справедливость редко можно найти в зале суда. Там её разорвут на части и соберут из них такое, что она сама не узнает.

А в результате ничего, по сути, не изменится. Монстру всё сойдёт с рук.

Мэри сделала глубокий вдох. Возможно, потом она передумает. Но прямо сейчас самым важным делом был сбор вещественных доказательств, и она, профессор Мэри Воган, была в этом не менее компетентна, чем женщина-полицейский с чемоданчиком для сбора улик.

В двери в её лабораторию было окно; она встала так, чтобы её было невозможно увидеть из коридора. Сняла брюки, едва не подпрыгнув от звука расстёгиваемой молнии. Потом взяла стеклянный контейнер для образцов и несколько ватных тампонов и, смаргивая выступившие слёзы, промокнула оставшуюся внутри её гадость.

Закончив, она запечатала контейнер, написала на нём дату красным маркером, и пометила как «Воган 666»: её фамилия и номер образца, как нельзя лучше подходящий для маньяка. Потом она запечатала свои трусики в непрозрачный пластиковый контейнер и пометила его той же датой и обозначением. И то и другое она поместила в холодильник для хранения биологических образцов рядом с ДНК странствующего голубя, египетской мумии и шерстистого носорога.

Глава 7

– Где я?

Понтер знал, что в его голосе слышна паника, но ничего не мог с собой поделать. Он всё ещё сидел в странном кресле, катающемся на двух обручах, что было хорошо, поскольку он сомневался, что сможет устоять на ногах.

– Успокойся, Понтер, – сказал имплант-компаньон. – У тебя пульс подскочил до…

– Успокойся! – огрызнулся Понтер, будто Хак предложила что-то до смешного невозможное. – Где я?

– Я не уверена, – ответила компаньон. – Я не принимаю сигналов от башен системы позиционирования. Вдобавок я отрезана от планетарной инфосети и не получаю подтверждений от архивов алиби.

– Ты не повреждена?

– Нет.

– Значит… значит, мы не на Земле? Иначе ты принимала бы сигналы от…

– Я уверена, что мы на Земле, – ответила Хак. – Ты обратил внимание на солнце, когда они вели нас к экипажу?

– А что с солнцем?

– Его цветовая температура 5200 градусов, а угловой размер – одна семисотая большого круга, как и должно быть у Солнца, видимого с орбиты Земли. К тому же я опознала породу большей части деревьев, которые успела рассмотреть. Нет, это вне всякого сомнения Земля.

– Но эта вонь! Воздух такой грязный!

– Могу лишь поверить тебе на слово, – ответила Хак.

– А мы не могли… скажем, переместиться во времени?

– Маловероятно, – ответила компаньон. – Но если сегодня ночью мне удастся взглянуть на звёзды, я смогу сказать, сдвинулись ли они вперёд или назад на заметное расстояние. А если я смогу зафиксировать положение других планет и фазу луны, то, возможно, мне даже удастся точно определить дату.

– Но как нам вернуться домой? Как мы…

– Понтер, я снова должна повторить свой совет: успокойся. Ты близок к гипервентиляции. Сделай глубокий вдох. Вот так. Теперь медленно выдыхай. Правильно. Расслабься. Ещё один вдох…

– Кто эти существа? – спросил Понтер, делая рукой жест в сторону костлявой фигуры с тёмной кожей и без волос и другой фигуры, с кожей посветлее и обмотанной тканью головой.

– Хочешь знать, что я думаю? – спросила Хак. – Это глексены.

– Глексены! – воскликнул Понтер достаточно громко, чтобы две странных фигуры повернулись в его сторону. Он понизил голос. – Глексены? Не говори ерунды…

– Взгляни на вон те изображения черепов. – Хак разговаривала с Понтером через пару кохлеарных имплантов, но изменяя звуковой баланс между правым и левым имплантами, она могла указывать направление так же точно, как если бы тыкала пальцем. Понтер поднялся с кресла и нетвёрдой походкой проковылял через комнату, прочь от странных существ, к одной из освещённых панелей, такой же, какую изучали они, с прикреплёнными к ней рентгенограммами головы.

– Зелёное мясо! – выругался Понтер, разглядывая странные черепа. – Они и правда глексены. Точно ведь?

– Я бы сказала, очень похоже на то. Из всех приматов только у них отсутствует надбровный валик и есть такой вот выступ на передней части нижней челюсти.

– Глексены! Но они ведь вымерли… э-э… как давно они вымерли?

– Вероятно, около четырехсот тысяч месяцев назад, – ответила Хак.

– Это не может быть Земля той эпохи, – сказал Понтер. – То есть я имею в виду, если бы тогда существовала развитая цивилизация, она обязательно оставила бы какие-то следы. Глексены максимум умели обрабатывать камень, ведь так?

– Да.

Понтер попытался подавить в своём голосе истерические нотки.

– Так где же мы тогда?

* * *

Рубен Монтего смотрел на врача «Скорой помощи», раскрыв от удивления рот.

– Что значит «похоже, он неандерталец»?

– Особенности строения черепа говорят сами за себя. Уж поверьте мне – у меня учёная степень в краниологии.

– Но как это может быть, доктор Сингх? Неандертальцы вымерли миллионы лет назад.

– На самом деле лишь двадцать семь тысяч, – сказал Сингх, – если предположить, что датировка последних находок верна. Если же нет, тогда тридцать пять тысяч лет назад.

– Но как тогда…

– Этого я не