– Так и ценил. Ну, глупость сделал, а я не простила. Прибегал потом, обратно просился. И даже, когда снова женился, а я замуж вышла, все равно приходил к нам, поболтать будто. Мне жалко его было. И к тому же я уважала его. Большой ведь талант.

– О ком вы говорите?

– Моим первым мужем был Николай Георгиевич Журавлев, артист, к сожалению, не только на сцене, но и в жизни. Каждый его выход – мизансцена. И всегда блестящая. А если что-то спрашивал меня, то тут же повторял вопрос, но уже с другой интонацией: ему хотелось быть убедительным даже в мелочах. До самой своей смерти оставался большим ребенком, наивным и чистым. Квартира ведь мне от него досталась, он ушел от меня к своей студентке, а потом уж получил, как народный артист и лауреат, другую.

– Ну, ему хоть тратиться на новое жилье не пришлось.

– Даром и тогда ничего не давали, – заметила Елена Юрьевна. – Какому талантливому человеку охота читать в Кремлевском дворце съездов стихи о советском паспорте или отрывки из поэмы «Ленин»? Хотя нет, были такие, что от всей души рвались на эту сцену и там в исступлении орали: «Партия и Ленин – близнецы-братья! Кто более матери-истории ценен…»

Радецкая рассмеялась. А Надя вдруг вспомнила, как на втором курсе они с Холмогоровым готовили оливье, и Саша неожиданно опустился возле стола на колено и попросил стать его женой. Может, и ее муж большой талант, а она, плохая жена, этого не разглядела?

Надя отложила в сторону нож и опустила руку: ладонь абсолютно явственно ощутила прикосновение Сашиных губ. И в то самое мгновенье раздалась трель квартирного звонка. Надя вдруг подумала, что это может быть только Холмогоров, и бросилась к двери. Распахнула…

На пороге стояла Татьяна Бровкина, забормотавшая:

– Прости… Пришла просто поздравить…

– Я не одна.

– Я на минуточку только. Не помешаю. Вот…

Бровкина протянула пакетик.

– Это подарок от меня.

Надя спрятала руки за спину.

– Мне от тебя ничего не надо.

И тут подошедшая Радецкая взяла сверток.

– Проходите, барышня. Не знаю, какая кошка пробежала между вами, но все обиды следует оставить в уходящем году.

– Но… – попыталась возразить Надя.

Елена Юрьевна погладила ее по спине.

– Прости ее, и тебе самой легче станет.

Спорить не имело смысла.

Так втроем и встретили Новый год. На удивление, Бровкина вела себя спокойно и говорила мало. Рассказала только, что нашла себе другую работу. Зарплата, правда, небольшая, зато есть хорошие перспективы для карьерного роста. Как выяснилось, Татьяна стала трудиться в районном КУГИ{КУГИ – Комитет по управлению городским имуществом.}. Надя слушала, что та говорит, и делала вид, будто ее это очень мало интересует, а потом поняла: а все же слушает. Неужели уже простила? Хотя, собственно, прощать-то за что? В чем провинилась девушка? Во всем виноват Саша! Как он там, кстати…

Холмогоров прошел за кулисы и прислонился к стене. Рядом притоптывал ногами и прищелкивал пальцами человек в шароварах с блестками и с испитым лицом – популярный некогда эстрадный певец. Саша не мог вспомнить ни его имени, ни фамилии. Крутилось что-то в голове и не всплывало. Но в голове сейчас все крутилось.

А на сцене клуба гремели гитары, и какие-то мальчики орали:

Будем пить водку и есть оливье

С первого и по тринадцатое…

Холмогоров обратился к человеку в блестящих шароварах:

– Пацаны через пять минут закончат, я вас уже объявил, так что выходите на сцену и работаете. Только у меня просьба: у вас по программе две песни – постарайтесь растянуть их. Поговорите с залом, поздравьте с Новым годом, анекдотец расскажите…

– А я че, похож на артиста разговорного жанра? Щас, ага, разбежался! А не пошел бы ты…

Это было уже хамством, и Холмогоров убрал с лица всю доброжелательность.

– Послушай, ты, звезда девяностых! У меня седьмой корпоратив за неделю, и если я сейчас не полежу полчаса, то вырублюсь. Короче, ты эти полчаса делаешь то, что тебя просят и за что лично от меня получаешь пятьсот баксов.

– Тысячу!

Саша достал из кармана бумажник, вытащил из него пять банкнот и протянул немолодому человеку со словами:

– И так переплачиваю. Постарайтесь увлечь их своими хитами хотя бы на тридцать минут.

Затем вышел в коридор. И тут же рядом с ним вырос какой-то работник клуба со съехавшим набок галстуком-бабочкой.

– Саша, не обессудьте, но дочка, узнав, что вы у нас сегодня будете, просила для нее автограф. Она коллекционирует.

Мужчина держал в руках раскрытый блокнотик и «паркер» с золотым пером.

– Как дочку зовут? – устало спросил Саша.

– Кристина. Кристина Петрова. Жена ее так назвала, – извиняющимся тоном добавил человек со съехавшей бабочкой.

Пришлось взять блокнот и написать. «Александр Холмогоров желает Кристине Петровой большой и чистой любви».

– То, что нужно! – обрадовался работник клуба. – А то она…

– Где у вас комната отдыха?

– Прямо по коридору. Только там сейчас… В общем, занято помещение. Но на втором этаже есть номер с кроватью и душевой.

– Мне бы на полчасика просто ноги вытянуть, а то гудят – еле стою.

Собеседник поднялся с Сашей по лестнице и подвел актера к двери.

– Располагайтесь.

Холмогоров кивнул, поправил галстук на шее сопровождавшего и попросил:

– Через двадцать пять минут проверьте, чтобы я не заснул.

В номере было тихо. Почти в самом центре комнаты стояла огромная круглая кровать, возле которой примостились две квадратные вазы с орхидеями. Саша скинул пиджак и положил его на кресло, лег на постель и посмотрел наверх. В стеклянном потолке отражались белые орхидеи и он сам, лежащий на кровати. Холмогоров закрыл глаза и подумал: как хорошо было бы сейчас заснуть и проснуться уже дома. Потом подумал о двадцати тысячах евро, которые ему обещали за этот вечер. За двадцать тысяч, конечно, можно было бы и дотерпеть до конца, тем более что на завтра никаких корпоративов не намечается. Следующий только на Рождество, а потом на Старый Новый год.

Скрипнула дверь. Или показалось? Потом щелкнул замок. Холмогоров открыл глаза и увидел девушку – нет, молодую женщину, очень стройную, в коротком серебристом платье с открытой спиной. Александр скинул ноги на пол, садясь на постели со словами:

– Место уже занято.

– А я не буду мешать, – промяукала вошедшая, сбрасывая туфельки. И тут же опустила с плеч бретельки платья, которое соскользнуло вниз. Незнакомка осталась в трусиках-стрингах и в чулочках.