Бровкина сделала короткую паузу и усмехнулась:

– Привыкла, разумеется, что я всю работу за нее делала. И на службе, и по дому. Не хотела меня отпускать, дрянь такая. Но что она против Ивана Семеновича! Тот позвонил и приказал, чтобы меня по переводу без отработки отпустили. Он такой заботливый…

Надя начала догадываться и поэтому в лоб спросила:

– Ты с ним спишь?

И сама испугалась прямолинейности своего вопроса.

– Дело не в этом, – попыталась вывернуться Бровкина, – Иван Семенович мне как личность очень нравится. Можно сказать, я его безмерно уважаю. И потом, я у него сама ничего не просила. К тому же Иван Семенович в возрасте, дети давно выросли. У сына уже внучка его… то есть у сына дочка недавно родилась. А жена Ивана Семеновича ревнует его непонятно с чего, по любой ерунде скандалы закатывает. Я как-то позвонила, а она трубку бросила. Я снова номер набираю, говорю: «Вы уж не бросайте трубочку, а то, может, вашего мужа хотят побеспокоить в нерабочее время по государственному вопросу». Так она вообще как с цепи сорвалась…

Надя посмотрела на Татьяну и поняла, что та гордится собой. Наверняка так оно и есть. Разве не столь давно Бровкина могла мечтать, что сможет жить в столичном городе? И не просто жить, а устроиться хорошо, лучше многих, родившихся в Питере и прозябающих в нищете, потому что не умеют так просто прийти в приемную чиновника и прикинуться дурачком, радеющим за дело и готовым ради этого «дела» на любое унижение, на любую низость и подлость. И ведь Татьяна не одна подобная. За что же ее тогда одну осуждать? Может, пришло время именно таких людей? И то, что раньше считалось подлостью, – теперь вполне допустимый поступок, оправдываемый целью, ради которой и существуют эти люди? Но если их цель – деньги и власть, то тогда страшно становится жить. Хотя, вполне вероятно, Татьяна не такая. Да-да, даже наверняка не такая. Просто, попав в мир чиновников, она пытается примерить на себя его порядки и правила, а сейчас больше наговаривает на себя, чем делает что-то предосудительное.

Днем первого января Надя позвонила Радецкой, но телефон в ее квартире не отвечал. Позже она сделала еще один звонок, а ближе к вечеру опять набрала номер. Елена Юрьевна по-прежнему трубку не брала, и Надежда подумала: вполне возможно, что долгая новогодняя ночь вымотала ее, поэтому старушка просто отключила аппарат. Звонила же она по важному делу – решила отказаться от подарка. Во-первых, слишком дорогой, во-вторых, наверняка имеет для Радецкой какое-то особое значение, раз висел на стене в ее квартире рядом с театральными эскизами Бакста и Коровина.

Надя вошла в спальню, где у стены стояла картина, и стала рассматривать внимательно. Потом сходила к книжному шкафу за альбомом репродукций работ Ван Гога, открыла его на нужной странице и принялась сравнивать. Конечно, полотно не было копией оригинала. На картине Ван Гога едоков картофеля пятеро, а на холсте, стоявшем в ее спальне, – четверо. На переднем плане оригинала спиной к зрителям сидела девушка, а на подарке она отсутствовала. К тому же позы у персонажей несколько иные. Самый старший мужчина смотрел теперь на место, где должна была быть девушка, и смотрел весьма сурово, словно взбешен ее отсутствием и еле сдерживал свое негодование. Но оба холста очень схожи колоритом. Хотя, может быть, на подарке Радецкой чуть ярче светила керосиновая лампа, а потому тени казались темнее, словно Ван Гог не пожалел для них битумной краски. Не Ван Гог, разумеется, а тот, кто писал современную картину. Если перед ней работа внука Елены Юрьевны, то Надя готова была признать в нем необычайный талант копииста или подражателя: по крайней мере, манера великого голландца передана им необычайно точно. И краски подобраны так, словно автор своеобразной реминисценции использовал те самые тюбики, которыми пользовался сам Ван Гог.

На всякий случай Надя осмотрела подрамник и холст с обратной стороны и пришла к выводу: подрамник старый – шляпки гвоздей, которыми натянут холст, потемнели и поржавели от времени, так что, скорее всего, картина написана не год и не два назад, гораздо раньше. Следовательно, Павел никакого отношения к ней не имеет. Правда, подумав так, она испытала нечто вроде сожаления от того, что вовсе не внук Елены Юрьевны оказался таким талантливым, как ей вначале подумалось. Но все же лучше разузнать обо всем подробно у самой Радецкой при возвращении картины.

Связаться со старушкой все не удавалось, Надя уже начала волноваться. И, дабы удостовериться, что с Еленой Юрьевной ничего страшного не случилось, решила навестить ее. Однако сходила туда напрасно. Дверь никто не открыл, хотя она звонила и стояла под дверью более получаса. Хотела разузнать что-нибудь у соседей, но те лишь пожали плечами и сообщили, что видели Елену Юрьевну еще в прошлом году. Вероятно, соседи так пошутили, хотя Наде было не смешно.

Возвращаясь домой, она корила себя за то, что не спросила номер телефона Павла на подобный случай, чтобы можно было позвонить ему и удостовериться в напрасности своих страхов. На улицах и во дворах запускали пиротехнику, гремели и вспыхивали петарды, в небо взлетали огни искродышащих фейерверков. Люди радовались празднику, только Наде было не до веселья: ее терзали неясные предчувствия. Она волновалась за Елену Юрьевну и гнала от себя разные неприятные мысли, стараясь думать о чем-то другом, да только ничего приятного, произошедшего с ней за последнее время, вспомнить не могла.

Дома Надя включила телевизор, но все каналы захлебывались весельем: везде одни и те же лица, которые и без того круглый год неуемно шутили, пели, плясали, аплодировали и расточали комплименты друг другу, сплетничали и врали. Смотреть это было невыносимо.

Не зная, что делать, она набрала номер Бровкиной. Та долго не отзывалась, а потом едва слышно шепнула в трубку:

– Погоди, я сейчас. – А через несколько секунд шепнула снова: – Привет.

– Ты не одна? – догадалась Надя.

– Ну да. У меня Иван Семенович. Кажется, заснул теперь. Новый год решил встретить с семьей, а жена прямо за столом закатила скандал. Да такой! И дети-подлецы тоже на него насели. Короче, несчастный человек из-за стола выскочил, собрался и рванул ко мне. Я как раз от тебя вернулась – поднялась на лифте, а он под дверью. Мы с ним решили, что теперь он с ними контактировать совсем не будет, переезжает ко мне… То есть уже переехал, оставив все жене…

– Если он все оставит жене, зачем тогда…

– Нет, ну кто же бывшим женам совсем все-то оставляет? – не дала договорить Татьяна. – Иван Семенович планирует купить большую квартиру в центре с мебелью. И уже присмотрел подходящую. Ему же по статусу нельзя жить в халупе вроде моей. А я разве могу себе позволить в одной комнате и спать, принимать гостей, а обедать на кухне? Если у меня такой муж, то мне надо соответствовать положению.

– Конечно, – согласилась Надя. – Это пусть твоя сестра кушает пельмени на общей кухне.

– Ты права. Вообще надо перестать с ней общаться, не то она может скомпрометировать меня, а заодно и уважаемого человека. Валька, кстати, отбила у своей соседки Ахмета. Соседка, по словам сестры, полезла в драку, и Валентина ей так двинула…