– Ну ты, мать, крута, – сказала я тогда ей.

Латышка не выглядела довольной.

– Бешлей, не забывай, что наше радио вещает на СНГ. Навального услышали в Таджикистане, Узбекистане, Киргизии. Та еще подрывная работа.

Но я до сих пор считаю, что она поступила храбро.

Вскоре после этого она вдруг пошла на массажные курсы. Я думала, что это увлечение пройдет так же быстро, как остальные. Но Латышка окончила одни курсы и тут же взялась за другие. А потом еще и еще. Она стала регулярно мять спину мне и моим друзьям. Вскоре у нее появились свои клиенты. Работа на радио теперь обсуждалась исключительно как помеха.

– Знаешь, это… это такое счастье, когда вся твоя работа заключается в том, что ты кому-то делаешь хорошо, – объясняла мне Латышка. – Я раньше никогда об этом не думала. Не знала, как это важно – не просто не делать зла, а делать что-то хорошее, правильное, нужное.

Она очень переживала. Когда было ясно, что дело идет к тому, чтобы оставить работу на радиостанции, у нее явно наступил кризис. Ей много платили, она снимала хорошую квартиру, у нее была высокая должность. Наконец, была мама в Латвии, которая так гордилась, что ее дочь вернулась на «историческую родину» и добилась там успеха.

– Как это все оставить, Бешлей? Что я скажу своей матери? А что скажут все? Что скажут наши однокурсники? Мои коллеги?

И я, которая могла и хотела сказать больше всех, ответила:

– Всех на хуй. Ну, кроме матери.

С радиостанции она уволилась вскоре после крымских событий в 2014 году. И тут же ушла в пешее паломничество по пути святого Иакова – в Сантьяго-де-Компостелу.

Статьи о своем путешествии она присылала в журнал, где я тогда работала. Я редактировала ее тексты, со злостью читая про путь, который «у каждого должен быть свой», и разглядывая фотографии – такие красочные и невозможные в пыли моего рабочего кабинета.

«Ладно, – думала я, – в конце концов она же вернется».

VII

Латышка уехала в Латвию.

Уезжала она долго, муторно. Все время оставались какие-то вещи, за которыми она возвращалась. Прощались мы раза три.

В феврале наконец проводили.

Она сняла в Риге квартиру. Зарегистрировала свой бизнес. Делает массаж легально, платит налоги. В Москве это все почему-то было очень сложно и совсем невыгодно.

Пишет, что сыр в Латвии теперь гораздо вкуснее, чем когда она уезжала.

В конце мая ее ждут экзамены в медицинский университет. С европейским дипломом она планирует уехать работать куда-то еще в Европу.

Я часто теперь вспоминаю, как однажды ночью, незадолго до госэкзаменов, я поделилась с ней мыслью о том, что где-то уже существуют то время и то пространство, в которых все настоящее позади:

– Вот представь, что прошло, например, пять лет. Тоже ночь. Ты лежишь. Где ты лежишь?

– Понятия не имею. Но, надеюсь, где-то недалеко будет море. Я по нему скучаю. А ты, Бешлей?

– И я не знаю. Но надеюсь, что у меня будет хороший матрас.

Матрас у меня хороший.

I

Не так давно я была на мероприятии, где опытные журналисты, авторы целого ряда книг о спецслужбах, рассказывали, что нужно делать, если на тебя вышли из ФСБ. «Ни в коем случае, – говорили они, – не соглашайтесь на встречу в кафе. Не ходите к ним в управление на беседы. Не вступайте с ними в неформальные отношения. Не думайте, что вы сможете их перехитрить». По словам опытных коллег, сразу после того, как на вас вышли из ФСБ и предложили встретиться для беседы, нужно писать об этом во всех социальных сетях.

«Если вы нигде ничего не сообщили, оперативник, который вам позвонил, напишет рапорт, что контакт установлен и с вами можно работать. Когда-нибудь он выйдет на вас снова. Поэтому сразу дайте понять, что вы ебнутый, что с вами нельзя иметь дело. Тогда оперативник напишет рапорт: «Он ебнутый». И вас оставят в покое».

Эта лекция меня крайне обеспокоила. Дело в том, что в августе 2015 года меня вызвали в ФСБ для неформальной беседы. Я отказалась, но нигде об этом не написала.

Пришло время исправить эту оплошность.

II

Это было 10 августа 2015 года.

Днем.

Можно легко установить и более точное время, потому что «Катя, мне звонят из ФСБ» я написала в рабочем чате своей начальнице в 13:35.

Фамилия, имя и должность звонившего мне сотрудника ФСБ тоже у меня сохранились. Я записала их сразу, как он представился. В какой-то документ, который в тот момент был открыт на моем компьютере. Но что это был за документ, я не помню и найти его пока не могу.

Есть у меня и запись самой беседы. На прошлом моем телефоне стояла программа, которая автоматически писала входящие. Не в тот же день, а уже сильно позже я как-то вдруг подумала, что запись эта может быть важной, и отправила ее себе на почту. На днях я попыталась ее там найти и обнаружила, что регулярно пишу себе письма «Без темы», в которых, среди прочего, была действительно важная тренировка для упругих ягодиц. Телефона того у меня уже нет, поэтому прослушать оригинал невозможно.

В общем, я хочу сказать, что действовала в некотором роде ответственно, несмотря на испуг, который перехватил мне горло, когда из телефона раздался приятный голос молодого мужчины:

– Ольга Ильинична? Федеральная служба безопасности.

Звонок застал меня на крохотной кухне моей съемной квартиры. Я сидела в пижаме, правила текст и доедала яичницу. Солнце заливало стол и грело руки. Было душно. Мужчина представился и вежливо предложил мне приехать в одно из управлений ФСБ для беседы.

Я с трудом выдавила из себя:

– По какому поводу?

– Это я вам при личной встрече скажу.

– А почему не сейчас?

– Это не телефонный разговор.

Тут искреннее недоумение во мне на мгновение пересилило прочие чувства.

– С вами-то почему не телефонный? Вас что, прослушивают?

– Кто прослушивает? – удивилась трубка.

– Не знаю. Просто я так обычно говорю, когда думаю, что вы меня прослушиваете.

Мы немного помолчали.

– Ольга Ильинична, в какой день и в какое время вам было бы удобно прийти?

– А я могу отказаться?

– Я бы вам не советовал.

– А что будет, если я не приду?

– Это не в ваших интересах.

– Вас что-то в моей работе интересует?

– Не могу сказать.