с правом вынесения расстрельного приговора, в 1933 году Киров сам входил в состав «тройки» Ленинградской области по рассмотрению дел о повстанчестве и контрреволюции. В 1934 году было создано особое совещание при Наркомате внутренних дел (НКВД). Эти органы и стали орудиями массового конвейера репрессий. После убийства Кирова начался поистине их разгул. Сразу же было издано постановление Центрального исполнительного комитета ВКП(б) «О порядке ведения дел о подготовке и совершении террористических актов», принятое по предложению Сталина в срочном порядке. Никогда в истории юридические документы не создавались в столь короткий срок. На его основе дела стали рассматриваться не более чем в 10 дней, без сторон обвинения и защиты. Кассационное обжалование не принималось, приговор немедленно приводился в исполнение. Число арестованных по этому виду преступлений резко возросло. Так из делегатов 27 съезда ВКП(б) 1934 года было уничтожено более двух третьих их числа, недаром этот съезд, официально провозглашенный «съездом победителей», неофициально стали называть «съездом расстрелянных».

Массовые репрессии в Оренбуржье развернулись после расстрела бывших ближних соратников Сталина — Зиновьева и Каменева, обвиненных в 1936 году Военной коллегией Верховного Суда СССР на процессе «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра», первом из показательных судов над группой бывших руководителей партии, ставших в оппозицию к политическому курсу Сталина. Они обвинялись в том, что в соответствии с директивой, находившегося за рубежом Троцкого, якобы организовали террористический центр и ряд террористических групп для совершения убийства руководителей ВКП(б) и Советского правительства (Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора, Постышева), подготовили и осуществили через ленинградскую подпольную террористическую группу убийство Кирова. В 1988 году приговор им был отменен, а все осужденные реабилитированы за отсутствием в их действиях состава преступления.

В Оренбургском крае молот репрессий 1936 года, прежде всего, обрушился на выдающихся хозяйственников. Первой жертвой 1936 года стал Франкфурт — уполномоченный наркомата тяжелой промышленности по Орско-Халиловскому промышленному району, он был обвинен в шпионаже, измене Родине, терроризме, в создании контрреволюционной организации. Вскоре жертвой репрессий стал начальник «Ормедьзолота» Кудиш. Ему, как и Франкфурту, предъявили целый список обвинений. Одно из них было совершенно нелепым, будто Кудиш построил Медногорск в форме фашистского знака. В то время находились те, кто этому верил. Репрессии среди хозяйственников носили поистине массовый характер — из 130 директоров промышленных предприятий области было «заменено» (репрессировано) 92 человека (71 %). Это был полный разгром хозяйственных кадров Оренбургской области.

На февральско-мартовском Пленуме Центрального комитета ВКП(б) 1937 года Сталин подтвердил свой тезис об усилении классовой борьбы: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать… Это не только гнилая теория, но и опасная теория…». Это стало официальным оправданием Большого террора 1937–1938 годов.

После февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) и особенно после приезда в Оренбург на третий пленум обкома партии А.А. Жданова в Оренбуржье начались массовые репрессии. Жданов сменил на посту убитого Кирова и с 1934 по 1945 год был первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), а осенью 1937 года стал проводником-инициатором чисток (репрессий) в Башкирской парторганизации, в Татарской АССР и Оренбургской области. По команде Жданова было распущено бюро Оренбургского обкома ВКП(б), все члены которого, за исключением одного человека, были объявлены «матерыми бандитами, врагами народа». Из 55 секретарей горкомов и райкомов ВКП(б) 28 человек были разоблачены как «враги народа».

Борьба с «врагами народа», их выявление стали тогда, как это ни страшно, важнейшей задачей. Вредителей искали везде. Пострадать можно было только потому, что, скажем, сосед завидует твоей жилплощади. Достаточно его доноса — и ночью к подъезду или воротам дома подкатит «черный ворон» — так в народе называли машину НКВД, на которой увозили подозреваемых. На них быстро сфабриковывались дела, и как «враги народа» они получали свои сроки. Пресс репрессий давил человеческие жизни.

Террор, проходивший в 1928–1938 годах, означал уничтожение лучших партийных и советских руководителей, вожаков комсомола и профсоюзов, органов индустрии, организаторов сельскохозяйственного производства, крупных ученых, писателей, сотен тысяч простых честных и даровитых тружеников страны. Черное время надолго затормозило социально-экономическую и культурную жизнь Оренбуржья. В Оренбургской области только в 1937–1938 годах репрессивным мерам подверглись 12 тысяч человек. *

Беда постучалась в двери Моховых 23 сентября 1937 года. В этот день был арестован старший инспектор по сберегательному делу при Оренбургском областном Управлении связи Мохов Федор Иванович. Обвинения ему были предъявлены по статье 58 УК РСФСР пункту 2 (вооруженное восстание), пункту 7 (вредительство), пункту 8 (терроризм), пункту 11 (организационная контрреволюционная деятельность). Федор Мохов был осужден 11 февраля 1938 года (п. 39 на листе 217 Списка лиц, подлежащих суду военной коллегии Верховного суда Союза ССР от 3 февраля 1938 года АП РФ, опись 24, дело 414, 1‑я категории), ему был вынесен приговор ВМН — высшая мера наказания. 12 февраля 1938 года Мохов Федор Иванович в возрасте сорока лет был расстрелян.

Неизвестно, по чьему доносу был арестован Федор Мохов. Но факт остается фактом — сразу же, еще до окончания следствия и вынесения приговора, в квартиру, где жили Моховы вселились новые жильцы, а Шуру с пятью дочерьми от двух до четырнадцати лет выселили в ванную комнату рядом с кухней, без окна с цементным полом. Средств к существованию не было, ведь Шура была домохозяйкой, накоплений — никаких. Старших девочек — четырнадцатилетнюю Юлю и двенадцатилетнюю Рею на время следствия взяли к себе родственники Федора.

Шура была уверена, что арест — это ошибка, разберутся и выпустят, пожалеют детей. Ее два раза вызывали к следователю на очную ставку 8 ноября и 3 декабря 1937 года. Надеясь разжалобить следователя и не имея возможности прокормить троих детей, Шура отдает семилетнюю Тамару и девятилетнюю Лиду в детский дом. Но Лиду, практически сразу же, забирает назад. Девочка была красавицей, и одна бездетная семья военного, увидев ее в детском доме, стала настойчиво уговаривать Шуру отдать Лиду им для удочерения.

Все надежды были напрасны — мужа Шуре и отца детям не вернули. После объявления Федору приговора Шура забирает донельзя исхудавшую Тамару из детского дома домой. Семью переселяют в ветхий вросший в землю деревянный домишко в казачьем пригороде Оренбурга — Форштадте с одной комнаткой и печным отоплением, где они и жили до того, как дочери повзрослели и вышли замуж. И это еще не худший вариант. Можно сказать, семье «повезло» — Шуру не отправили в лагерь как жену «врага народа», детей не забрали. Друзья мужа помогли Шуре устроиться работать на почту. Так в 37 лет Шура осталась одна с пятью детьми.

После развенчивания культа личности Сталина на основании обращения о пересмотре дела, поданного средней дочерью Тамарой, постановлением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 11 июля