неслучайно Гоббс в «Левиафане» отказывается от понятия «recta ratio». Разум суверена – тот, кто диктует представления, определения, критерии того, что называть нормой, а что ненормой, что называть справедливым, а что несправедливым. В область математики, в исследование причин вещей суверен не вторгается, поэтому ничего нельзя сказать о том, является ли его разум высшим и здесь. Но размышлениям о вере и справедливости он ставит пределы. Невозможно выйти за эти пределы. Почему нельзя разрушить этот договор, обрушить его, если он вам не нравится? Потому что ничего нельзя сделать по праву, по справедливости, поскольку именно суверен определяет, что такое право, а в суверене концентрируется массовое убеждение граждан государства.

Следовательно, никакое независимое рассуждение, скажем, философское или богословское, то есть научно-религиозное, а также и собственно религиозное рассуждение, пророчество, откровение недопустимо в государстве. Нет никакой инстанции, которая могла бы быть противопоставлена государству, которая могла бы быть независимой от государства, в которой могло бы быть произведено принципиальное, фундаментальное знание об основных характеристиках политического или социального, или этического устройства совместной жизни людей помимо самого государства.

И последний раз говорю об этом сегодня. Можно было бы это интерпретировать как просто авторитарную позицию, как оправдание диктатуры, полицейщины, абсолютизма и так далее. Так делали, так интерпретировали Гоббса. Так иногда делают и сейчас. Но это неправильно. Во всяком случае, это не лучшая и не единственная интерпретация. Для нас как для социологов (и этим оправдано то, почему мы ставим Гоббса в начале курса по истории социологии, а не просто по истории политической и социальной философии) важно следующее: то, что описывает Гоббс, называя это государством, строго говоря, и есть социальность как таковая. Когда мы задаем себе вопрос – чем оправдана та или иная норма, по поводу которой мы не знаем, вообще-то говоря, кто и когда договорился о том, что она должна быть именно такой, мы говорим, что это социальная норма. Я как индивидуальное лицо, может быть, не хотел бы с ней соглашаться, но деться никуда. Почему именно так устроен конституционный процесс, почему именно это считается справедливым – что я могу противопоставить этим представлениям как отдельный, разумно мыслящий индивид? Свои соображения о том, как все устроено на самом деле? Свои представления о том, как это устроено по природе? Единственное, что я могу сделать, это выбрать свою позицию внутри старой дилеммы. Либо что-то устроено по природе, и правильное его устройство – это устройство по природе, и правильное познание этого устройства – это то, на что способен я как индивид, обладающий разумом, открывающим устройство природы, в том числе социальной. Или я говорю: даже то, что считается разумом и разумным рассуждением (а мы видели, какие возникают проблемы у тех, кто пытается отстоять свою точку зрения на то, что считается разумным), разумное рассуждение, разумное обоснование справедливости, разумное основание принятой нормы, существующих законов – все это основано только на одном: оно произведено здесь, у нас, внутри, в том, что мы называем обществом, а Гоббс называет государством и волей суверена. Вот почему он наш родоначальник.

Лекция 2

Жан-Жак Руссо. Возникновение общества

Выбор Гоббса как важнейшего предшественника классической социологии – это совершенно безошибочное действие… хотя я и даю пояснение, почему Гоббс для нас так важен – это именно пояснение, а не попытка обосновать и оправдать такое начало. Руссо – совсем другое дело. Хотя есть, например, лекции Дюркгейма о том, что Руссо – один из предшественников социологии. Вообще, конечно, лучшее, что сказано о значении Руссо для социологии, сказано именно Дюркгеймом. Но только читают это сейчас историки социологии, да и то не все. Есть и много других исследований, но все-таки сказать, что Руссо – это совершенно бесспорный выбор, я не могу. Наряду с Руссо могли бы быть помещены в тот же самый ряд и многие другие авторы. Очевидно, что, если мы начинаем с Гоббса, то могли бы продолжить Локком и Юмом. Если мы перемещаем свое внимание с Великобритании на Францию, ту самую страну, где появляется слово «социология», почему бы не говорить о Монтескье, который, безусловно, в высшей степени значительная фигура? Кстати, если вы возьмете знаменитую книгу Р. Арона[14], то Монтескье там занимает видное место, а Руссо нет. И это совсем не случайно, если считать социологию становящейся наукой, а Руссо – прежде всего философом. И опять повторю: Дюркгейм все правильно понимал, и он постепенно начал смотреть на Монтескье именно через призму Руссо, хотя сначала для него Монтескье был более важен. А мы? Почему не говорить о таких выдающихся фигурах, как Кондорсе или Тюрго, почему именно Руссо? В конце концов, даже если потом посмотреть, кто относится к значительным авторам, для многих социологов – это Токвиль, XIX век, но даже его у нас не будет. Из огромного многообразия авторов, заслуживающих рассмотрения, я выбираю Руссо. Да и то, я бы сказал, что в изложении Руссо будет некоторая монотонность. Если, говоря о Гоббсе, мы поднимаем достаточно много тем, то, говоря о Руссо, мы поднимаем меньше тем, но они принципиальные и представляются мне самыми главными именно потому, что затем нам придется переходить к обоснованию классичности классики социологии; объяснить, что специфически классического появляется в социологии, чего не было до той поры. Почему социология задает парадигму мышления и целый ряд проблем, с которыми социологи бьются по сей день. И вот тут ничего лучше Руссо я придумать не мог.

Руссо совсем не похож на Гоббса. Если Гоббс монархист и систематический новоевропейский философ, который, безусловно, мыслит себя и математиком, и натурфилософом, и в том числе и политическим философом, то Руссо – в первую очередь литератор. У него нет сочинений о том, как устроена природа и мироздание, как устроена значительная часть окружающего мира. В этом смысле он не философ в старом классическом понимании. Я хотел было сказать, повторив известные слова Цицерона о Сократе, что он первым свел философию с неба на землю, но это будет перебор. Во всяком случае, областей приложения его гения было много, но это была литература, педагогика, политика – все, что касается человека.

Влияние его было огромным, и прижизненное влияние его было несопоставимо с влиянием Гоббса. Тем не менее Гоббс (это важно для нас как социологов) принадлежит к тому старому типу политических философов, которые находятся при