Ален был очень близок с отцом и беспредельно им восхищался. Его отец был удивительно обаятельным человеком. Он строил по всему свету подвесные мосты, и мой друг считал, что строить мосты — не просто профессия, а уж его-то отец точно строил их еще и для того, чтобы связывать людей между собой. Ален видел в деле своего отца, в этих мостах, символ мира — и не так уж был не прав. Поскольку отец Алена разъезжал по всему свету, сыну он казался искателем приключений, а то и секретным агентом, для которого строительные работы служили только прикрытием. Несмотря на то что отец почти всегда отсутствовал, детство у Алена было сказочное. Из каждой поездки в дальние края «искатель приключений» возвращался с ворохом подарков в руках и кучей историй в голове, и, когда он начинал рассказывать, строительство любого моста мгновенно оборачивалось захватывающим фильмом, каждая фраза погружала в тревожное ожидание, глаза распахивались, сердце замирало…

«Настил моста уже начали опускать, и тут кран зашатался!.. Крановщик отчаянно боролся с яростным ветром, на земле все затаили дыхание, и вдруг…»

Отец с сыном были неразрывно связаны, они каждый день перезванивались, мой друг, даже став взрослым, всегда спрашивал у отца совета, когда предстояло сделать серьезный выбор, а тот всегда отвечал одинаково:

«Выбирай сначала головой, а потом сердцем. Порыву никогда не пересилить разум».

После похорон я проводил Люсиль и Алена в дом его родителей, где собрались близкие, друзья, несколько прежних сослуживцев. Каждый вспоминал что-нибудь хорошее, все старались улыбаться, а я был подавлен: я любил отца Алена как родного человека, да и он считал меня своим вторым сыном. Я ни на шаг не отходил от друга. Мне хотелось все время быть рядом с Аленом, каждую минуту делить с ним беду и печаль. Я хотел, чтобы он почувствовал: на меня можно опереться.

Я увидел ее, когда пошел на кухню за чистым стаканом, — Софи стояла в дверях. Мать Пьера сообщила ей о несчастье, и, хотя Софи с Аленом даже толком знакома не была, а с его отцом и того меньше, она все же явилась на поминки. Зачем? Люди иногда совершают странные и необъяснимые поступки.

На ходу чмокнув меня в щеку, она направилась прямо к Алену и обняла его. Появление Софи меня не просто удивило и обеспокоило, оно меня подкосило. Ее не должно было быть здесь — это нарушает мои планы! Опять она невпопад ввалилась в мою жизнь! Встав так, чтобы она не могла меня увидеть, я позвал Алена, обнял его, простился и ушел. Это не было бегством, просто здесь и сейчас вряд ли имело смысл решать мои любовные проблемы, да и к тому же мы все равно должны были увидеться через пять дней.

Назавтра у меня была назначена встреча, мы договорились пообедать в забегаловке на площади Терн с одним режиссером, он предлагал мне роль полицейского в фильме, который собирался снимать. Весь обед он старательно впаривал мне свое кино, но, хотя сам он оказался человеком на редкость симпатичным, сценарий был пустым, как устричная раковина на следующий день после Рождества, а я давно и накрепко затвердил формулу плохой сценарий + хороший актер = дерьмовый фильм. То есть о работе с ним не могло быть и речи. Однако в нашем деле требуется быть дипломатом, и, даже если тебе предлагают полное дерьмо, нельзя говорить об этом в открытую. Так что пришлось слукавить: расставаясь с режиссером, я пообещал подумать над его предложением.

В тот же день Пьер сообщил мне по телефону, что влюбился.

— Ты уверен?

Да понимаю я, понимаю, что ответил не слишком красиво, просто ничего другого в голову не пришло. К тому же я знал, что каждая страстная влюбленность Пьера — на одну ночь, не дольше.

— Еще как уверен! Она прекраснее всех на свете! Мы познакомились вчера вечером, когда я зашел развеять тоску после похорон к одной подруге. Думал, выпью там и отвлекусь. А там была она, мы влюбились, и я женюсь.

— Слушай, Пьер, а тебе не кажется, что это немножко поспешное решение?

— Нисколько, я совершенно уверен в своих чувствах…

— А она-то что об этом думает?

— Не знаю, ей я пока ничего не сказал. Вот увидимся сегодня вечером — и объяснюсь.

Пьер был страшно возбужден.

— Ладно. Тогда перезвони мне завтра.

Повесив трубку, я снова вспомнил совет отца Алена насчет того, как делать выбор. Пьеру, к сожалению, никто таких советов не давал, и он порхал по жизни как придется. Он всегда был таким, он был таким уже в лицее, где мы познакомились. Стоило мне с ним впервые разговориться, меня сразу удивили его уверенность и его способность убалтывать. Вот уж поистине язык без костей! Пьер мне нравился: он всегда был хорошо одет и неизменно отыскивал решение, благодаря которому выходил сухим из воды. Если справа он упирался в тупик, тут же сворачивал налево. За Пьера я не беспокоился — он-то в любом случае выкрутится.

* * *

Третьего июля мой агент спросил, что я думаю насчет предложенной мне роли полицейского, с ним я дипломатию разводить не стал, и он понял, что надо сочинить объяснение для режиссера, потому что сниматься в этом фильме я не стану. Может, это прозвучит резко, но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что успех в кино — это норма, а провал — тяжкая обуза, мешающая твоей карьере, но которую ты вынужден таскать за собой. Особенно это тягостно, если ты пока не Аль Пачино. Так что и тут самое главное — сделать правильный выбор.

Четвертого июля я вылетел в Лондон — озвучить в студии несколько сцен из телефильма Идена Клайва. Режиссер спросил, не знаю ли я чего-нибудь о Софи, я сухо ответил, что не знаю, больше он ни о чем не спрашивал. В тот же день я вернулся домой, во Францию.

Пятого июля я проснулся в своей квартире. Будильник прозвонил ровно в восемь, солнце уже вовсю хозяйничало в спальне, за окном щебетали птицы. Начинался прекрасный день.

За завтраком я читал в «Les Cahiers du Cinéma» очередную кислятину насчет американского кино: оно, мол, слишком коммерческое, слишком легковесное, в нем слишком много Рембо и кетчупа… Я был согласен далеко не со всем, что прочел, но и такое чтение помогает скоротать время. Ну и потом, даже самый увлекательный текст не мог бы отвлечь меня в это утро от единственной засевшей в голове мысли: придет Софи на свидание или нет? После нашей встречи на поминках у меня появились кое-какие подозрения, тем не менее вопрос все еще стоял ребром.

Шесть часов вечера. У входа в сад Тюильри народу оказалось, как на перроне, наверное, всем влюбленным на свете пришла в голову одна и та же (моя!) идея, и я подумал, что место для свидания выбрано бездарнее некуда. Но мысль эту я мусолил минут пять, не больше, потом неподалеку остановилось такси и из него вышла она, ослепительная, великолепная — не заметить ее в толпе было просто невозможно. Чем меня так приворожила эта женщина? Что за космическая сила заставляла меня ее любить? Сколько ни искал объяснений, ни одного не нашел… Я был счастлив. Она здесь! Меня охватила эйфория, будто я выиграл величайшее сражение. Ветер играл ее волосами, платье трепетало, а я таял…