– Все вкусное нам придется закупить самим, потому что Сереге некогда готовкой заниматься, он после напряженного трудового дня едва успел домой добраться, – сообщила Ирка. – Кстати, у него там уже есть одна гостья, какая-то престарелая родственница.

Я звонко шлепнула себя ладонью по лбу:

– Ага! Понятно теперь, к чему это массовое гостевание с ночевкой! Новый холодильник – это только повод, на самом деле наш бравый милицейский капитан просто боится оставаться наедине с влюбленной старушкой!

– Это она? Татьяна Ларина? – Ирка понизила голос, округлила глаза и захлопала ресницами. – Как интересно! Давайте-ка поторопимся, я не хочу ничего пропустить!

Мы живенько собрались, вышли во двор и погрузились в «Пежо», за рулем которого сидел Иркин супруг Моржик. Колян, подпавший под обаяние бессмертного хита про елочку, с новым энтузиазмом запел:

– Везет лошадка дровеньки, а в дровнях мужичок!

– Привет! – улыбнулся нам добродушный мужичок Моржик.

Он стронул с места свои импортные дровеньки, и мы весело покатили в гости.

– Он не появился, – с надрывом сказала Ларочка и плаксиво хлюпнула компотом. – Вашего сына не было на вокзале, я бы его увидела. Я ждала его на крыльце, под вывеской «Железнодорожный вокзал», прямо под буквой «жэ»!

– А что, другую букву выбрать никак нельзя было? – Агата Григорьевна с намеком постучала себя кулаком по лбу. – «Жэ»! Как это понимать? То ли гнусный намек, то ли безобразно заниженная самооценка! Ясно, почему Серенечка к тебе не подошел, он мужчина с достоинством. Я своего сына знаю.

Ларочке тоже очень хотелось узнать сына Агаты Григорьевны вместе с его достоинствами, и желательно поближе. За тот месяц, что они были соседками по дачным участкам, Ларочка вдоволь наслушалась увлекательных рассказов о Серенечке и пришла к выводу, что сын Агаты Григорьевны – мужчина ее жизни. Старшая подруга ее в этом убеждении всячески поддерживала. Мама Серенечки страстно мечтала стать бабушкой и нянчить внуков, что было довольно сложно организовать в отсутствие у сына законной супруги.

Нет, женщин он не чурался, но подруг всякий раз выбирал таких, что Агата Григорьевна решительно не могла представить ни одну из них в ответственной роли матери ее внуков. Ларочка ей нравилась, дело было за малым: добиться того, чтобы она понравилась и Серенечке. Для этого сначала надо было молодых людей познакомить, но произойти это должно было без явного участия Агаты Григорьевны, как бы само собой. Серенечка не был ни дураком, ни мямлей и на поводу у маменьки не шел уже лет тридцать – аккурат с тех пор, как научился самостоятельно ходить.

– Отличный же способ придумали – познакомиться через Интернет! – досадовала Агата Григорьевна. – Чего проще было – сделать виртуальный роман реальным?

– Еще не факт, что я ему понравлюсь! – жалобно пробормотала деморализованная Ларочка и снова уткнулась в стакан, у которого оказалась великолепная акустика: хлюпанье и шмыганье зазвучали по-новому, с претензией на полифонию.

– Не реви, – сказала Агата Григорьевна. Она тоже хлебнула компоту, покатала во рту вишенку, проглотила ее и сказала: – Конечно, ты ему понравишься! Я своего сына знаю! Серенечка без ума от грудастых дев с распутными зелеными глазами и рыжими космами!

Бедная Ларочка, уловив в речи Серенечкиной мамы отчетливые нотки неодобрения, поперхнулась компотом.

– Отец его точно такой был, ни одной фигуристой шалавы не пропускал, а уж рыжих обожал до беспамятства! – со вздохом поведала Агата Григорьевна. – К одной такой от нас и ушел.

Тут Ларочке стала ясна причина появления в голосе старшей подруги неодобрительных ноток.

– Ладно, Лара, кончай нюни распускать! – Агата Григорьевна решительно встала из-за стола. – Смелее в бой! Не беда, что вы с Серенечкой не встретились на вокзале, вечером поедешь к нему домой. Скажешь, что узнала адрес в справочной службе, напросишься на ужин и пустишь в ход все свое женское обаяние. Серенечка джентльмен, он не выставит милую девочку из дому на ночь глядя. Я своего сына знаю.

– Но…

– И не сутулься! – строго прикрикнула на будущую невестку Агата Григорьевна. – Когда ты сутулишься, твое женское обаяние зрительно уменьшается вдвое!

Ларочкино «обаяние» с трудом помещалось в бюстгальтер четвертого размера. Зрительно уменьшить его мог разве что горб Квазимодо, а легкой сутулости такая задача была не под силу. Зная это, Ларочка все-таки распрямила спину и расправила плечи. Когда Агата Григорьевна говорила таким командирским тоном, перечить ей было невозможно. Ларочка догадывалась, в кого уродился несговорчивым упрямцем Серенечка, известный миру как капитан милиции Сергей Петрович Лазарчук.

– Ну и где же главная достопримечательность вечера? – потирая руки в предвкушении развлечения, прямо с порога спросила Лазарчука бестактная Ирка.

– В кухне, – отступая с пути гостей, ответил Серега и зыркнул на меня недобрым взглядом.

Не обращая внимания на дурное настроение хозяина дома, я вслед за Иркой просочилась в кухню.

– Вообще-то я спрашивала про влюбленную бабушку, но это тоже нечто! – шепнула мне подружка, впечатленная экстерьером японского агрегата.

Новый холодильник разительно контрастировал с общим убранством скромного холостяцкого пищеблока. Агрегат был большим и величественным, как океанский лайнер. Он возвышался над газовой плитой, рядом с которой его поставил чуждый эстетства хозяин, словно небоскреб над хрущевской пятиэтажкой, и лишь самую малость не дотянулся до потолка. Холодильник состоял из трех частей, в средней из которых имелся плоский экран, окруженный сплошным ожерельем продолговатых жемчужных кнопочек. В довершение всего свежеиспеченное детище японской холодильной промышленности имело золотистую зеркальную поверхность, которая весьма необычно отражала окружающую российскую действительность, придавая нашим индоевропейским физиономиям расово чуждые округлость, узкоглазость и желтизну.

– Японский городовой! – восхищенно протянул Колян, приблизив лицо к округлому боку холодильника, в котором тут же нарисовался его самурайский двойник.

– Стоп, друзья, я не поняла: он трехкамерный, что ли? Сверху холодилка, снизу морозилка, а посередине что? – озадаченно заморгала Ирка.

– Бродилка и стрелялка! – криво усмехнулся Лазарчук. – Я так понял, там компьютер. Только для чего он там, я не понял.

– Коля хочет поиграть в пингвинчика! – заявил малыш, услышав слово «компьютер».

– В пингвинчика не получится, у дяди Сережи не такой компьютер, как у нас, не «Макинтош», – сказала я, присматриваясь к вычурной надписи на борту холодильного лайнера. – У него… «Панасунг»?

– А «Панасунг»-сан имеет сопроводительные документы? – поинтересовался Колян, продолжая вдумчиво осматривать чудо иностранной техники.

– У «Панасунга» есть паспорт, – коротко и как-то безрадостно ответил Лазарчук. – На японском и английском.