Он держался изо всех сил.

То немногое, что от него осталось.

ГЛАВА 5

16 Mарта

Она все еще спала, когда он голый вышел из ванной. Она лежала на боку в кровати с открытым ртом. Тонкая струйка слюны вытекла из уголка ее рта и намочила подушку у нее под головой. Распущенные пучки вьющихся светлых волос частично скрывали ее лицо. Спрятанная там, под одеялом, она могла быть почти любой неизвестной женщиной. Какой-нибудь шлюхой со стоянки грузовиков или придорожной шлюхой. Пикапершей в баре "Последний звонок". Или, еще лучше, той горячeй маленькой малолетнeй нянeй с соседней улицы, у которой платиновые волосы, как у Пэрис Хилтон. Шестнадцать лет — от девяноста девяти до пожизненного, — как однажды сказал его приятель Франклин, добавив, что он почти согласился бы отсидеть в тюрьме за одну ночь веселья с горячей маленькой дразнилкой.

Джон был склонен согласиться. К черту мораль.

Он представил Джули Косгроув, няню, спящую в его постели. Представил, как она откидывает одеяло, открывая свое прекрасное обнаженное тело. Он почти мог видеть ее большие сиськи, какими спелыми они бы выглядели. Какими манящими. И на ее лице была бы ослепительная улыбка, когда она протянула бы к нему руки. Он подошел бы к ней. Черт возьми, да. Не было бы ни паузы, чтобы обдумать, правильно это или неправильно в данной ситуации, ни даже малейшего порыва сопротивляться искушению. Черт, он бы принял неправильность этого. Наслаждался этим. Просто погрузись в этот шелковистый холмик сочной, нежной девичьей плоти и трахни ее так, что у нее голова закружится на несколько дней. При мысли об этом его член зашевелился. Боже, что бы он отдал, чтобы по-настоящему обладать милой маленькой Джули.

Но не тут-то было.

Это была не таинственная женщина, не незнакомка в его постели. Это была его жена, с которой он прожил двадцать лет. Женщина, которую он когда-то страстно желал. Но теперь он едва мог смотреть на нее. Прошло десять лет с тех пор, как он трахал другую женщину, и он почти забыл, каково это — ласкать незнакомую плоть. Какое-то время это было нормально. Таков был порядок вещей. Ты становишься старше и остепеняешься, оставь ухаживания за молодыми парнями. Какое-то время Джон принимал это как свой удел, но в последнее время, с тех пор как ему недавно исполнилось сорок, он начал чувствовать беспокойство. Он не мог избавиться от грызущего чувства, что растрачивает впустую то, что от него осталось… ну, не молодость, очевидно, скорее тот последний сокращающийся отрезок времени, когда он еще мог обладать некоторой мужественностью или угасающей привлекательностью для противоположного пола. Нет, не молодость, скорее последние затухающие отголоски юности, и он этого не…

Господи.

Он обдумал свои последние мысли и почувствовал отвращение. Он был мужчиной. А настоящие мужчины не погрязают в жалости к себе. Он был достаточно осведомлен о себе, чтобы понимать, что находится на грани стереотипного кризиса среднего возраста. Большинство мужчин в его положении обратились бы за помощью к психотерапевту или, возможно, утолили бы эту возобновившуюся жажду чужой плоти, сунув хер в рот какой-нибудь дешевой проститутке. Но ему нужно было что-то получше.

Кардинальные перемены.

Перемены навсегда.

И время для этих перемен наконец настало. Он подошел ближе к кровати, крепче сжимая пальцами лезвие разделочного ножа и вглядываясь в лицо Карен в поисках каких-либо признаков надвигающегося пробуждения. Он спрятал нож в шкафу в ванной несколькими часами ранее, в то время как Карен была настолько погружена в ночную серию "Выжившего"[6], что не обращала внимания ни на что из того, что он делал. Что включало в себя двадцать с лишним минут, которые он провел, запершись в ванной, медленно мастурбируя на фотографии Джули, хранящиеся в его мобильном телефоне. В основном это были снимки, сделанные тайком, когда она не смотрела или не знала, что он рядом. Но больше всего его задело то, о чем она знала. Откровенный снимок был сделан на вечеринке по случаю десятого дня рождения его дочери на прошлой неделе. Он отпустил какую-то дурацкую шутку, а она рассмеялась и показала ему язык. Он несколько минут смотрел на эту фотографию, на этот блестящий язычок, торчащий между блестящими, накрашенными розовым губами. Это был образ, который вывел его из себя, заставив кончить сильнее, чем он когда-либо кончал с Карен в эти дни.

Он обошел кровать, а затем остановился, глядя на свою жену сверху вниз, держа нож на уровне плеча, рука дрожала, душа горела желанием вонзить лезвие в тело спящей женщины. На его правой руке была латексная перчатка. Когда она будет мертва — и после того, как он нанесет себе несколько поверхностных ранений — перчатка отправится в унитаз. Затем он позвонит в полицию со своей отрепетированной слезливой историей о нападавшем в маске. Он был уверен, что будет достаточно убедителен в своем притворном горе, чтобы заставить их поверить в эту историю.

Но он думал о своей дочери. Нэнси спала в своей комнате в дальнем конце коридора. Должна была спать. Строго говоря, ей давно пора было ложиться спать. И все же об этом было скучно думать. Копы допросят ее, возможно, спросят, слышала ли она что-нибудь. Джон обдумывал идею убить свою дочь, прежде чем разбираться с Карен. С другой стороны, мертвые девушки не рассказывают историй. С другой стороны, он оставил бы явные следы крови и, возможно, другие улики, слоняясь туда-сюда между ее комнатой и этим местом. Нет, он просто должен был рискнуть. Скорее всего, она крепко спала, а если нет, он придумает, как с этим справиться.

Между тем, пришло время перестать валять дурака и заняться делом. Его губы скривились в усмешке, когда он поднял нож выше и приготовился опустить его. Он представил, каково это — вонзить тяжелое лезвие в живую плоть, и почувствовал, как дернулся его член. Усмешка превратилась в улыбку. Это был гребаный кайф, вот что это было. Он представил, как вытаскивает лезвие и вонзает его снова и снова, разделывая ее так, как это сделал бы настоящий случайный псих. Жаль, что он не мог ее тaкже изнасиловать. Но тогда остались бы улики ДНК и… ну, а что, если бы он надел презерватив?

Проехали.

В доме нет презервативов.

Просто сделай это, — отругал его внутренний голос.

Джон сделал глубокий вдох и поднял нож еще выше. Затем, в последний момент перед тем, как он опустил нож… он что-то услышал.

Шорох в