Милорд Хертфорд выглядел весьма величественно, как часто бывает с новоиспеченными лордами. Он церемонно поклонился Элизабет, взмахнув обильно украшенной перьями шляпой. С ним была одна из фрейлин королевы, почтительно державшая аккуратно сложенное маленькое одеяние с богатой вышивкой и золотой флакон.

— Вы должны отнести это в королевскую часовню, миледи Элизабет, — объяснил граф. — Это крещенский покров принца и миро для помазания. Справитесь?

— Да, милорд, — торжественно ответила Элизабет, сознавая серьезность задачи.

Фрейлина осторожно положила покров на вытянутые руки Элизабет и поставила сверху флакон.

— У нее заняты руки, ей нечем поддерживать шлейф, — заметила леди Брайан.

— Тогда я ее понесу, — сказал Эдвард Сеймур, беря на руки обрадованную Элизабет.

Она крепко вцепилась в свою драгоценную ношу, и он направился к ожидавшим их вельможам, где занял место в задних рядах.

— Его высочество принц! — крикнул кто-то, и остальные подхватили.

Повернув голову, Элизабет увидела королевского младенца, которого несла на руках маркиза Эксетер; четверо лордов поддерживали над их головами золотой полог, а длинный шлейф бархатной мантии принца несла его няня миссис Пенн. За ней шла леди Мэри в сопровождении большой компании женщин. Когда маленькая процессия приблизилась, все опустились на колени, после чего встали и вновь заняли свои места в шествии, уже вступавшем во дворец.

Элизабет чувствовала себя очень важной персоной, поскольку лорд Хертфорд нес ее прямо перед принцем, и она вполне справилась со своей ролью в часовне, передав довольно измятый покров миссис Пенн и протянув флакон роскошно одетому архиепископу Кентерберийскому. Но когда долгая церемония завершилась и послышались торжественные звуки «Те Deum», было уже далеко за полночь, и девочка отчаянно сражалась со сном. Когда процессия добралась до апартаментов королевы, где родители ожидали своего только что крещенного сына, леди Мэри сжала руку сонной сестры и удерживала ее на ногах, пока не представилась возможность вернуть ее леди Брайан. Последнее, что запомнила Элизабет в эту чудесную ночь, прежде чем веки ее окончательно сомкнулись, — слезы радости на глазах отца, баюкавшего на руках ее брата.

Когда королева Джейн сидела на своей роскошной кровати и принимала гостей, вид у нее был сияющий и здоровый, так что спустя два дня Элизабет немало потрясло известие, что королева больна.

— У ее величества лихорадка, — сказала леди Брайан. — Говорят, она ела слишком много жирного.

Выражение лица гувернантки встревожило Элизабет. Она заметила, что во дворце царит зловещая тишина, — люди переговаривались приглушенными голосами, и никто больше не веселился. Девочке стало страшно. Ей нравилась королева Джейн, которая была добра к ней, и она знала, что ее отец очень любит королеву. Она молилась Богу, чтобы мачеха поскорее выздоровела.

Но однажды вечером, несколько дней спустя, к ней пришла ее сестра Мэри.

— Нашей доброй матери-королеве очень плохо, — печально проговорила она. — С ней ее духовник и наш отец-король.

Элизабет упала духом. Она боялась за королеву, за отца, за себя, за бедного малыша, лежавшего в массивной колыбели. Неужели еще одно королевское дитя лишится матери?

— Она умрет? — прошептала девочка.

— Будем молиться, чтобы этого не случилось, — ответила Мэри, обнимая Элизабет за плечи. — Будем просить Господа, чтобы Он сохранил ей жизнь.

Элизабет незамедлительно направилась к молитвенной скамье и опустилась на колени.

— Попрошу Его прямо сейчас, — сказала она и начала истово молиться, закрыв глаза и сложив руки.

За ее спиной Мэри приложила ладонь к щеке.

— Ох, я из-за этого зуба с ума сойду, — простонала она.

— Чеснок вам поможет, госпожа, — посоветовала леди Брайан.

— Я уже пробовала, — страдальчески отозвалась Мэри. — Не помогает. Придется терпеть. Как говорила моя праведная мать: не пройдя испытаний, в рай не попадешь.

— Заверните во фланель горячий кирпич и приложите к щеке — станет легче, — настояла леди Брайан, поднимаясь. — А вам, миледи Элизабет, пора спать. Я уложу вас, как только закончите с молитвами.

Элизабет разбудили приглушенные рыдания. За окнами едва рассвело. Выскользнув из постели, она накинула халат и, затаив дыхание, неслышно отворила дверь в переднюю. Там никого не оказалось. Плач, похоже, доносился из-за дальней двери. Элизабет подняла засов.

При виде ее леди Мэри и леди Брайан, обе полностью одетые, встали. Элизабет перевела взгляд с одного заплаканного лица на другое и поняла: случилось что-то страшное. Мэри быстро подошла к ней.

— Сестренка, если мы принимаем блага от Господа, то нам приходится и переносить испытания, которые Он нам посылает, — молвила она, прижимая к себе Элизабет. — Увы, наша добрая королева нас покинула.

— Она наверняка отправилась в рай, дитя мое, ибо совершила немало добрых дел, — заверила девочку леди Брайан, утирая глаза.

Элизабет молчала. Она хорошо помнила смерть матери и полагала, что больнее уже не будет, но старалась не плакать. Она была уже большой девочкой и знала, что волю Божью нужно принимать со смирением, сколь бы тяжким это ни казалось.

— Королева достойно встретила свой конец. Она умерла во сне после последнего причастия, — продолжила Мэри. — Хоть это может нас утешить.

— Как жаль, что она умерла, — прошептала Элизабет. — Она была так добра ко мне. Мне будет ее не хватать.

К ее глазам подступили слезы, но она изо всех сил сдерживала рыдания.

— Нам всем будет ее не хватать, — эхом повторила Мэри, — особенно нашему бедному отцу.

— Где он? — спросила Элизабет.

Внезапно ей захотелось оказаться в его крепких объятиях, ощутить тепло его могучего, надежного тела.

— Его здесь нет, — ответила Мэри. — Он уехал в Виндзор еще до рассвета. Он не желает никого видеть и намерен пережить горе в одиночестве.

Элизабет ощутила двойную утрату. За столь недолгое время она потеряла двух матерей, а отец уехал прочь, даже не попытавшись ее утешить.

Держась за руку Мэри, Элизабет вошла в королевскую часовню. Перед ними на покрытых черной тканью носилках лежало неподвижное тело королевы Джейн в мантии и короне, с драгоценными украшениями на шее и груди. Руки были скрещены, глаза закрыты навеки.

Сестры были одеты в мрачные, черные траурные платья и белые капюшоны.

— Белые капюшоны означают, что королева умерла при родах, — объяснила Мэри.

Они простояли на коленях поминальную молитву, а затем, когда священник и певчие ушли, приблизились к смертному одру. От тела королевы, которое лежало здесь уже три дня, исходил слабый запах пряностей, маскируя другой, менее приятный. Когда Элизабет, которую подняла на руках сестра, поцеловала белый лоб покойницы, тот оказался холодным, как мрамор, на который он был похож. И все же казалось, что Джейн Сеймур лишь крепко спит. Если бы только она могла проснуться, в отчаянии подумала Элизабет, все снова стали бы счастливы и король вернулся бы назад. Но она знала, что королева никогда больше не проснется, что душа ее отлетела и что каким-то загадочным образом ее убил принц.