как такового на самом-то деле и нет. Просто для чистокровных и запретов как таковых нет. И не было. Как и ограничений — что по союзам, что по демографии и рождаемости детей. И нет, дело не в евгенике. Дело в расчете! Да. Так просто и банально. Ра-ци-о-наль-но. Это равновесие и баланс, детка. Гармония! А что хуже, что лучше, опять же, реши же и для себя сам. Не хотелось детской полукровности? Нет. Не хотелось перенаселения и из-за нее же в том или ином виде. Пусть и на пол. И даже временно. Тем более! С кровными проще, да. Но и с ними же в том же понимании сложнее. Ведь их уже и не перевербуешь в случае чего. Они будут подтверждаться и повышаться в своем. Там будет оставаться все без изменений. Не считая и количества, как и качества, пополнений и заполнений убыточных дыр по тому или иному виду…

Но не стоит забывать и о тех же, все тех же самых равновесии и балансе, и что где убыло — там и прибыло. Как и наоборот! Но важнее же тут чуть больше как раз таки первое. Где количество же одних восстанавливалось и росло, а затем и поддерживалось наравне с уменьшением же других. Практически что и за счет тех, кто поспособствовал расходу первых соответственно. А что насчет второго? Беззаконный и неурегулированный переизбыток имел тоже свои минусы. Наравне с главным и основным, тем самым перенаселением одной из сторон, еще и законное его уменьшение и приведение в норму. И казалось бы, да? Там уменьшение численности значилось как подрыв равновесия и баланса… Беззаконное насилие… Доведение до вреда здоровью и даже смерти… Чуть ли не расизм и холокост! А здесь? Законная мера урегулирования! И главное — везде закон. И что там, что не там — все же законно. Законный закон прям! Как бы и ни тавтологично… Не захотел или не смог вовремя (а лучше заранее и до зачатия или на крайний случай в процессе и на момент формирования) отчитаться и внести ребенка в реестр равновесия и баланса через бланк рождаемости? Плати! Им же — ребенком. Внеся его уже в бланк смертности. Хотя… нет! Зачем? Еще и дважды. Да-да. Тебя не затруднили. И сделали все, как и внесли же уже за тебя. И как бы… вроде бы… там и там же — убийство! Только в первом случае — с умыслом самого же убийства… И может, даже с тем же самым возможным желанием сравняться… А где-то — и вырасти в численности!.. А во втором — просто жить. Дать жизнь и жить же ей. И да, может, и с тем же желанием, как бы скотски и меркантильно это ни звучало, родить втихаря и сделать смету. Но и все-таки же… Жизнь! И жить. Разница же есть. Но и она несущественна. Если прирост, как и уменьшение, незаконный… Незаконный!.. то под одну линейку. Ведь если доходило до убийства — доходило до убийства. Все просто! Будешь предан — будешь предан. Предал равновесие и баланс — предал и Совет. Получи и распишись!.. И да, брали, конечно, количеством. Но добирали ли качеством в том же случае и в то же время? Вот это уже хороший вопрос…

****2

Женский испуганный визг, мужской злой рык и с десяток разгневанных гудков автомобилей, под скрип шин колес с запахом паленой черной резины и скрежетом металла серого матового корпуса автомобиля от резкого маневра и выезда на встречную полосу разбили минутную дневную тишину, повисшую в сером кожаном салоне на дороге в центре города. Ту самую тишину, что до этого перебивалась лишь разве что ревом моторов других машин снаружи. И потрескиванием бумаги с тлеющим внутри табаком мужской сигареты, сомкнутой меж узких мужских губ, внутри. С мерным же шепотом под нос от чтения, когда не выходило про себя.

И как окажется после, эта самая машина с комментарием все того же женского фальцета «под управлением маньяка», последней модели BMW, на достаточно высокой скорости почти влетела в молодую темноволосую девушку двадцати — двадцати пяти лет. Переходившую-перебегавшую серое дорожное полотно со сплошной белой разметкой. Без прерывистых же ее участков для разворота или обгона. А что еще важнее — без зебры для перехода. И соответственно в никак неположенном для этого месте. И почти что была сбита ей, как и порывом ветра, поднявшим из-под колес волну мелкой гальки и сухой грязи, разнося их брызгами сухого же фонтана во все стороны. Но водитель, молодой рыжий парень ее возраста, вовремя успел вывернуть руль и уйти от столкновения. Правда так же, как и выехать из своей полосы. Но, как вылетел из нее, тут же и влетел обратно, спустя секунд пять-десять, через все те же самые две сплошные возвращаясь на свою полосу и в свой же ряд. Продолжая и дальше следовать своему отлаженному маршруту. При этом лишь два раза оторвавшись от чтения: чтобы глянуть в зеркало заднего вида и левое боковое. Пожелав детке всего наилучшего и пойти, как и она же сама ему показала, туда же.

— Спасена, — кивнул сам себе он, мельком осмотрев капот машины.

После чего изъял почти истлевшую уже сигарету изо рта левой, освобожденной ненадолго от вождения, рукой. И слегка прошипел, и даже проскулил от движения и стука друг о друга, казалось бы, только недавно наконец затихших черных и черно-серых керамических бусин браслета. С тремя керамическими же крыльями, простучавшими им же в такт, но уже и друг о друга. Два из которых были целиком черными и лишь с гравировками сзади: Е и Ж. А третье — черно-серым. И с гравировкой же сзади: Н.

Закатив глаза и уже сдержанно прорычав, еще пребывая пока в нервном срыве от переизбытка тех самых же нервов и одновременно же их истощения, он резко выдохнул через отверстия пусть белых и ровных, но и зубов, насмерть сцепленных, прямо-таки и стиснутых между собой, и тряхнул своей рыжей головой, решив про себя вернуться к этому всему позже. Сейчас же — обратиться к изначальному своему осмотру.

Бросил свой внимательный взгляд на уже и прогоревшие остатки когда-то целой кипенно-белой сигареты с коричневым фильтром.

— Спасен… — и, так и не договорив, переключился от нее уже на свои черные мешковатые спортивные штаны. Проверяя их на предмет опавшего и дотлевающего пепла с нее же и на них. А может, уже и в них, — …ы!

И удостоверившись, все же