– Сочувствую, весьма сочувствую-с. К сожалению мы не выбираем своих родственников-с. С удовольствием дам вам имена и адреса клиентов, сдавших картины вашего талантливого дядюшки, как только вы принесете запрос из прокуратуры. Извините-с, но, к сожалению, таково положение о комиссионных магазинах. Кстати, если у вас есть интересные живописные работы вашего родственника – мы с удовольствием их примем-с даже без его документов, так как эти документы-с, как я понял, экспроприировали другие родственники. Инкогнито в отношении вас как клиента я гарантирую. Так что подумайте. А в вашем вопросе я ничем вам не смогу помочь.

В прокуратуру меня не очень тянуло, и мы решили на этом остановиться. Некоторые акварели я окантовал и повесил у себя на стенах. Однажды к нам пришел наш знакомый любитель живописи из польского консульства и проявил большой интерес к дядиным работам. Я рассказал ему всю историю Михаила Ароновича и посетовал на то, что не могу устроить его выставки в Киеве.

– Что ты все Киев да Киев? Давай устроим выставку в Варшаве. Галерейщики не возьмут с тебя ни одного злотого. Только процентов сорок с проданных работ, но зато они окантуют работы и обеспечат отличным помещением. Там у меня есть масса знакомых – они помогут, там любители живописи – они оценят, есть приятели журналисты – они организуют хорошую прессу. И вообще, поляки любят русскую школу живописи и русских художников.

– Так он не русский, он еврей.

– И еврейских художников тоже, особенно начала века. И вообще не это основное. Когда родился твой дядя?

– В 1883 году.

– Чудесно. Значит он еврей, которому, благодаря его таланту, разрешили учиться в Петербургской Академии Художеств. Учился у Бенуа, Лансере, Добужинского. Но так как он был евреем, его не публиковали и не выставляли. Потом он покинул Россию, учился у Цорна, поселился в Париже в Улье – La Ruche в одной из келий, нищенствовал, голодал, дружил с Шагалом, Сутиным, пьянствовал с Модильяни. Затем Альтман уговорил его вернуться в Советский Союз. Здесь никто не хотел выставлять его работы. Затем его репрессировали за связь с французскими журналистами. Во время оттепели он был выпущен и реабилитирован. Хорошо было бы добавить психушку – но это будет перебор. Но в общем, получается блестящая биография. Детали никто не будет проверять. Тем более, что ты показал мне каталоги выставок с 17-го по 32-й год. Выставки, в которых участвовали команды всех авангардистов. И это будет не просто выставка, а сенсация в художественном мире.

Я диву давался, как он ловко, не отходя от кассы, тут же сочинил дядюшкину новую биографию. Его предложение соблазняло, но создавало массу проблем и было довольно рискованным.

– А как же перевезти работы через границу?

– Нет проблем! Я еду в Варшаву через две недели на своей машине с дипломатическими номерами. Меня таможенники не досматривают. Положим в багажник твои папки, и я их перевезу, а когда ты приедешь к нам, мы организуем выставку.

В Польшу мы выбрались только через несколько лет. Там оказалось, что наш благодетель получил назначение в одну из стран Ближнего Востока, и на него рассчитывать не приходится. Работы Михаила Ароновича он перевез к знакомой, у которой в Кракове был свой дом. В Кракове никто из галерейщиков и слышать не хотел о выставке, а если и хотел, то загибал такие цены за аренду помещения и окантовку акварелей, что нам это было совершенно недоступно. Вывезти картины назад было невозможно – нас об этом предупредили. Мы уехали ни с чем.

Довольно скоро мы получили письмо от знакомой нашего знакомого, у которой на чердаке хранились наши папки, что она должна делать ремонт дома и не может отвечать за сохранность папок с акварелями и рисунками. В результате они оказались в доме пожилого поляка, согласившегося их сохранить, но еще менее с нами знакомого.

После приезда в Америку, нам первое время было не до картин дяди Миши. Мы просто боролись за выживание. Нас лишили пособия, как не имеющих гражданства. Нужно было платить за рент, утилити, расплачиваться за вызов, с HIAS за билеты и так далее. Тем не менее, нам как-то удалось выбраться из этого положения.

После того как мы уладили свои американские дела и стали полноправными гражданами, мы решили вернуться к этому вопросу. На запросы в Польшу, как нам вернуть работы Михаила Ароновича, никто не ответил. Я направил письма в Киев в Союз художников, в Союз архитекторов, Институт теории и истории архитектуры и другие официальные организации, обосновав, что акварели М. Штейнберга имеют не только художественную ценность, но и историческую, так как он нарисовал все киевские развалины 1944 года, и что их нужно вернуть на Украину. На эти письма мне тоже никто не ответил.

И мы решили попробовать официальный путь. Леночка позвонила в польское консульство в Вашингтон и связалась с консулом по культуре. Польский был одним из трех ее родных языков. Она даже знала особенности варшавского и краковского диалекта. Консул оказался из Кракова, и поэтому беседа приняла задушевный характер. Узнав обо всех наших злоключениях с дядиными картинами, консул решил дать нам дружеский совет.

– Понимаете, какая складывается ситуация. Если вы обратитесь в официальные органы, в Министерство культуры, то это потребует больших затрат и у вас вряд ли что получится. Во-первых, они потребуют документы, подтверждающие вашу собственность на работы, во-вторых, узнав, что работы отбывают в Америку, они дадут им такую высокую оценку, что вы не сможете выплатить таможенные расходы (пошлину, релиз-ордера и т. д.). У вас, как я понял, акварельные работы и рисунки небольшого размера на бумаге. Ваш польский приятель может их высылать простой почтой по два, по три в конвертах крупного формата с указанием стоимости два-три доллара. Так делают многие. Если у него поинтересуются, что в конвертах можно сказать, что принты. При такой низкой оценке никому не придет в голову их проверять.

Мы обрадовались тому, что такую сложную проблему можно решить столь простым путем, и отправили нашему благодетелю-хранителю полную инструкцию, как отправлять работы а также перевели на его имя приличную сумму на текущие расходы с некоторым запасом. Но наш благодетель решил сэкономить и поступил по своему усмотрению. Он собрал пятьдесят работ, упаковал их в картонный ящик, заполнил почтовые документы, в которых указал на всякий случай, что в ящике восемьдесят работ (для чего, я так и не понял), написал, что это живописные работы и дал максимально высокую оценку, как он потом нам написал, на случай пропажи хоть одной из них.

Ознакомившись с этими документами, работники почты, как он пишет, заволновались, вызвали представителя таможни и вскрыли ящик. Во-первых, они обнаружили несоответствие количества работ в ящике и в документах. Во-вторых, они потребовали разрешение на вывоз таких ценных работ. В результате, как нам сообщил наш благодетель, все работы конфисковали, а его дело направили в суд за контрабанду художественных изделий.

В следующем письме он нам сообщил, что суд вынес решение конфисковать все работы в пользу государства и куда-то отправить (куда он не понял), а ему назначить штраф в виде солидной четырехзначной суммы. Дальше он писал, что судья оказался все-таки довольно приличным человеком и разрешил выплачивать штраф не сразу, а в рассрочку. «Так что вы можете высылать мне деньги либо помесячно, либо даже поквартально. Но высылать вы должны регулярно, иначе меня посадят в тюрьму».