– Ну может быть мы уложимся в пять, – поспешил добавить он. Видя мою нерешительность тут же произнес. – Можем попробовать начать с четырех.

– Да, да, мы подумаем.

Когда мы уже встали выходить, он сказал:

– Хорошо, что вы обратились ко мне, и сейчас я смогу выбрать время для этого дела. В Филадельфии никто другой бы не взялся за такое дело. – И когда мы уже были в дверях, он добавил. – Конечно, если вы не спешите, можно не ехать в Краков, а начать с переписки. Тогда достаточно будет внести тысячу долларов. Кстати, вы оплатили нашу консультацию?

Результаты этой встречи были весьма плачевными. Через месяц я встретил одного моего знакомого, который был юристом в СССР, но сейчас был пожилым человеком и адвокатской практикой не занимался. Я рассказал ему о наших проблемах и нашем неудачном посещении адвокатского офиса.

– Ты с ума сошел, – сказал он. – Я недостаточно знаком с американскими кодексами, а, тем более, с польскими. Но первое, что ты должен сделать, это перестать высылать деньги. Ты платишь фактически за то, что тебя обокрали и тем, кто тебя обокрал. Я не знаю вашего краковского знакомого, но могу сказать, что в тюрьму его не посадят. Он ничего противоправного не совершил. Он только принес посылку на почту. В ней были акварели, которые не числятся в кражах и которые он перечислил. Ему нечего инкриминировать. От него могли потребовать оценку работ экспертом из Министерства культуры и оплатить таможенную пошлину. Вместо этого у него отобрали работы неизвестно в чью пользу. Так что я тебе советую: во-первых, перестать платить, во-вторых, постараться сохранить оставшиеся работы в более надежных руках, а к вопросу об этих работах вернуться, когда у тебя будет возможность сьездить в Польшу, чтобы разобраться, что там произошло.

Мне с большим трудом удалось вывезти в Америку несколько работ, которые были мне очень дороги. Это были портреты моего дедушки и бабушки, нарисованные отцом за семьдесят лет до нашего отъезда, и несколько собственных работ, сделанных в Лавре, в Софии, на Днепровских склонах. Среди них были и три акварели Михаила Ароновича.

Почти в каждом американском доме есть бейсмент (цокольный этаж), в котором обычно размещаются гараж, технические службы дома и комната для entertainment (развлечений) с баром, телевизором и т. д. В нашем доме я увеличил эту комнату за счет гаража. Образовавшееся в бейсменте тридцатиметровое помещение облицевал деревянными панелями и на стенах повесил картины. В нем разместился также биллиард и киборд. По вечерам моя супруга играла и пела мне романсы и песни нашей молодости. Таким образом, у нас в доме образовалась галерея, в которой висели не только мои картины, но и работы дяди Миши, некоторые знаменательные фотографии и документы – например, свидетельство о рождении, выданная Остерским раввином моему отцу в 1896 году.

Сидя в этой галерее, я любил рассматривать один дядин натюрморт. Он был абсолютно простым: яблоко, фаянсовый кувшин, под ними зеленая ткань и фон в виде красной и голубой занавесок. Я просто не мог понять, как ему удалось все эти цвета вогнать в одну абсолютно гармоничную гамму. Это было сделано путем многочисленных лессировок, при которых исчезли линейные контуры предметов и колорит всех элементов стал единым.

Натюрморт имел простенькое, небольшое паспорту. При окантовке я не стал его переделывать по двум причинам. Во-первых, дядя приклеивал акварели сплошняком на картон, во-вторых, на обратной стороне картины была надпись, дорогая для меня как память: «Моему дорогому племяннику Шуре – талантливому художнику в день рождения от дяди Миши». Тут он, конечно, переборщил. Я тогда не был талантливым художником, а был просто рисующим архитектором. Но это время осталось в моей памяти как лучшее из времен в нашей жизни. Я был молод, радовался жизни и с удовольствием занимался своей работой: проектировал, участвовал в конкурсах, бегал на этюды. Шел третий год моей проектной работы.

На работу я опаздывал ровно на две минуты, так как выскакивал из дому, услышав по радио: «московское время 8 часов 30 минут. Начинаем…» Мой институт размещался в Софиевском подворье, то-есть рядом с домом. Эти две минуты мне прощали, так как я работал с большим энтузиазмом, часто и по вечерам. Первый год я выполнял, в основном, работу инженера-конструктора: проектировал перекрытия, подпорные стены, рамы. Наш основной инженер– конструктор Александр Валерианович отсутствовал в мастерской регулярно по три дня с точностью определенных женских дней, только два раза в месяц. Он объяснял это желудочными коликами, которые, очевидно, случайно совпадали с днями получки. В эти дни мне приходилось выполнять также и расчеты. Эти расчеты проверял наш главный инженер мастерской Иван Николаевич. Я рисовал выступы фундаментов рам в одну сторону, он рисовал в другую. Наш спор носил скандальный характер. Я опирался на цифры, он на чутье. Мы шли к главному инженеру института. Сергей Петрович, очевидно, уже давно не проектировал, но будучи человеком интеллигентным, выносил такой неожиданный вердикт:

– Я очень рад, что в нашем институте работа носит такой творческий характер, что существуют различные мнения, различные точки зрения. Если мы в процессе обсуждения не можем прийти к общему решению, давайте вынесем этот вопрос на совет. Вот у нас в следующий вторник будет общеинститутский совет. Там мы и обсудим этот вопрос. На основании чего вы предлагаете такое решение? – обратился он ко мне.

– На основании расчета. Вот расчет.

– А чем вызвана ваша точка зрения? – спросил он у Ивана Николаевича.

– Я это чувствую через штаны.

– Интересная методика.

– Зачем нам ждать следующего вторника, – сказал я. – Послезавтра выйдет Рыков и все решит. Просто сейчас он хворает.

– А откуда вы знаете, что послезавтра он выздоровеет?

– По опыту.

– Странно. Ну давайте обождем, только держите меня в курсе дел. Мне самому очень интересно узнать, как решится этот вопрос. (Следует отметить, что этот сложный вопрос легко решался студентами на третьем курсе института).

Через два дня появлялся Рыков, проверял мой расчет и подписывал мой вариант. Мне он тихонько говорил:

– Саша, не вступайте в споры, отсылайте ко мне. Дело в том, что Иван Николаевич очень опытный проектант, но он в свое время выучил расчеты по допускаемым напряжениям и помнит только «мишку на проволоке» – формулу M/W, а сейчас все это уже вчерашний день, сейчас мы считаем по расчетному сопротивлению. Он переучиваться не захотел, вот и запутался. Но вы на него не обижайтесь – он очень хороший специалист по конструкциям малоэтажных зданий.

И я не обижался. Тем более, что в этот период я был очень увлечен работой, напоминающей китайские головоломки – я делал конструктивную часть дома культуры с залом на 600 мест из крупных блоков. Я изобретал новые удивительные типы блоков. Рыков проверял мои чертежи и не находил ошибок. Я был в восторге.