Здесь нельзя не упомянуть о том, что, как и у многих молодых национальных государств, у финнов не было полной ясности относительно того, где должны были пройти их границы. Наиболее очевидным был вариант с рубежами Великого княжества Финляндского, однако он устраивал далеко не всех. Многие мечтали о создании крупного государства, на территории которого будут жить не только финны, но и родственные им народы – такие как карелы или ижора. Маннергейм, безусловно, находился в их числе.

Еще в феврале 1918 года, обращаясь к своим солдатам, главнокомандующий поклялся, что не вложит меч в ножны до тех пор, «прежде чем последний вояка и хулиган Ленина не будет изгнан как из Финляндии, так и из Восточной Карелии». Под Восточной Карелией понималась в первую очередь территория сегодняшней Республики Карелия в составе Российской Федерации с центром в Олонце. Был разработан план организации восстаний против «красных», за которым должно было последовать присоединение к Финляндии Кольского полуострова и территории к северу от реки Свирь вплоть до Белого моря. От активных действий финнов удержала только позиция германского руководства, которое после заключения Брестского мира не желало поддерживать конфликт своих протеже с Советской Россией. С мая 1918 года финские отряды тем не менее перенесли боевые действия на территорию Восточной Карелии.

Формально это происходило без участия Маннергейма. Однако, вернувшись к власти в конце 1918 года, он продолжал проводить политику, направленную на создание «Великой Финляндии». В апреле 1919 года, выступая в парламенте, он заявил: «Финляндия не может равнодушно смотреть на страдания соплеменных народов, еще находящихся под властью большевиков». Помощь «соплеменным народам» не замедлила явиться. В конце декабря финские подразделения высадились в Таллинне, чтобы помочь эстонцам в войне против Советской России. А 20 апреля 1919 года финские войска начали новое полномасштабное вторжение в Советскую Карелию.

В своих мемуарах Маннергейм оправдывал это необходимостью создать прочные рубежи против советской экспансии: «Со времени освободительной войны прошло всего лишь 18 месяцев, однако многое забылось, и, казалось, никто не замечал угрозу нападения с востока. Это говорило о том, что международное значение нашей освободительной войны не было оценено в достаточной степени. Широкие общественные круги не понимали, какое роковое значение имела революция в России для нашей страны. Она могла привести к еще более тяжелым последствиям. Теперь Советская Россия была отодвинута за исторические границы Севера, и это обстоятельство давало Финляндии возможность действовать в качестве независимого государства. Однако всякому, кто готов был смотреть правде в глаза, было ясно, что нам не дадут долго оставаться сторонними наблюдателями. Нам были крайне необходимы сильная государственная власть и эффективная оборонительная система. Я считал своим долгом ознакомить руководство страны с этими мыслями. Мое обращение не встретило понимания, и я был вынужден признать, что осведомленность о ситуации в России была в стране удивительно низкой. Несмотря на то что Финляндия в течение целого столетия была провинцией России, этот большой сосед оставался совершенно незнакомым финскому народу. Авторитетные источники распространяли суждения, что „освободительная война была для Финляндии последним кровавым поцелуем России“. Это было свидетельством не только незнания истории России, но и пугающей неспособности видеть действительные цели и методы большевизма». И опять хочется обратить внимание на то, что Маннергейм не связывает «российскую угрозу» только с большевизмом. Он, как и многие на Западе, считал, что Россия агрессивна по определению, вне зависимости от того, какой режим находится у власти. О том, что он сам на протяжении десятилетий лояльно служил этой «кровавой России», маршал предпочитал не вспоминать. Или, может быть, он уже в это время держал фигу в кармане?

Но вернемся в 1919 год. Летом в Карелии развернулись ожесточенные бои. Финнам удалось быстро занять Олонец и подойти к Петрозаводску. Однако затем наступление остановилось. Некоторое время боевые действия шли с переменным успехом. В конце концов Красной Армии с большим трудом удалось оттеснить финнов. Для Москвы, однако, проблема заключалась в том, что финны не были основными или даже первостепенными противниками. Гражданская война вступала в свою решающую, критическую стадию.

Маннергейм прекрасно понимал это. Понимал он и то, что при желании мог бы сыграть значительную роль в Гражданской войне. Финский регент продолжал поддерживать контакты с представителями российских «белых». Большинство из них были его давними и хорошими знакомыми, однако переговорам это помогало слабо. Маннергейм показывал, что совершенно не прочь взять Петроград, однако требовал взамен чего-нибудь весомого. Пока противники большевиков не согласятся признать Финляндию независимой окончательно и бесповоротно, никакой помощи они от бывшего сослуживца не дождутся. Бескорыстно бороться против Ленина во имя России Маннергейм вовсе не собирался. Это была мудрая позиция – разумеется, если мы говорим о финском государственном деятеле, а не о русском патриоте, каким его пытаются представить некоторые.

Весной 1919 года шли напряженные переговоры с Юденичем, который тем временем стал командующим Северо-Западной армией «белых» и готовился к очередному походу на Петроград. Видимо, до белого генерала постепенно начала доходить простая истина: в одиночку ему «колыбель революции» не по зубам. 19 июня был составлен проект договора, в соответствии с которым в обмен на захват финнами Петрограда Юденич обещал признание независимости Финляндии и признавал право на самоопределение населения Восточной Карелии (включая Олонец). Практически одновременно Маннергейм вел переговоры с Миллером, руководившим «белыми» на Русском Севере. Условия помощи были те же, что и в случае с Юденичем, плюс к ним добавлялся порт на Ледовитом океане (в районе Печенги). Казалось, можно снаряжать армию в поход (в успехе которого Маннергейм не сомневался), однако на его пути встали три крупные силы.

Первой было финское правительство. Маннергейм, хотя и сосредоточил в своих руках обширные полномочия, все же не был полновластным диктатором. Финские политики резонно полагали, что главное – это обустроить собственный дом, а лезть на Петроград совершенно незачем. Кроме того, они опасались, что успешный поход против большевиков позволит Маннергейму сосредоточить в своих руках еще больше власти.

Второй силой были державы Антанты. Здесь на Финляндию, недавнего сателлита побежденной Германии, все еще смотрели с некоторым подозрением. Ее чрезмерное усиление считали опасным. Кроме того, в Лондоне и в Париже не хотели конфликта с «белыми» по вопросу финской независимости.

И, наконец, третьей силой был адмирал Колчак, не желавший отказываться от идеи «единой и неделимой России». Недавно установленная в Петербурге мемориальная доска Колчаку вызвала новый виток споров в российском обществе; однако, как бы то ни было, у адмирала гораздо больше прав считаться патриотом, чем у шведского ландскнехта на русской службе, коим, если говорить откровенно, и являлся Маннергейм.

Впрочем, совсем отказываться от помощи финнов Колчак не планировал. Он просто не хотел давать им никаких обещаний. Попытки перехитрить друг друга продолжались несколько недель и окончились ничем. Правда, накануне президентских выборов в июле 1919 года Маннергейм всерьез рассматривал возможность установления диктатуры и похода на Петроград по собственной инициативе, во имя расширения Великой Финляндии. Однако даже у сторонников регента эта идея встретила довольно прохладный прием.