По холму бок о бок поднимались два выдающихся либеральных теолога Западной Европы. Когда-то они были изгоями, но недавно получили красные шапки – так его святейшество демонстративно бросал вызов реакционерам: бельгийский кардинал Вандроогенброек (возраст шестьдесят восемь, в прошлом профессор теологии Лувенского католического университета, сторонник присвоения священнических санов женщинам с нулевыми шансами на избрание) и немецкий кардинал Лёвенштайн (семьдесят семь лет, архиепископ-эмерит Роттенбурга-Штутгарта, подозревался в ереси, его дело расследовалось Конгрегацией доктрины веры[25] в тысяча девятьсот девяносто седьмом году). Патриарх Лиссабона Руи Брандао д’Круз появился с сигарой во рту и, не желая с ней расставаться, помедлил на пороге Каза Санта-Марта. Архиепископ Праги Ян Яндачек прошел по площади прихрамывая – последствие пыток, которым он подвергся в тайной полиции Чехословакии, когда в шестидесятых годах молодым священником работал подпольно. Ломели увидел архиепископа-эмерита Палермо Калогеро Скоццадзи, которого три раза допрашивали по подозрению в отмывании денег, но он так никогда и не был обвинен, и архиепископа Риги Гратиса Бротцкуса, чья семья перешла в католицизм после войны и чью мать-еврейку убили нацисты. Увидел он и француза Жан-Баптиста Куртемарша, архиепископа Бордо, его один раз отлучили от Церкви как последователя еретика Марселя Франсуа Лефевра[26] и раз втайне записали его высказывание о том, что холокост – выдумка. Появился и испанец – архиепископ Толедо Модесто Виллануева (в пятьдесят четыре года он был самым молодым членом конклава), создатель организации «Католическая молодежь». Архиепископ утверждал, что путь к Господу лежит через красоту культуры…

И наконец – в широком смысле это и в самом деле было «наконец» – появились отдельные, наиболее изысканные группы кардиналов, две дюжины членов курии, которые постоянно жили в Риме и возглавляли крупные отделы Церкви. Они, по сути, образовывали отдельный капитул в Коллегии – орден кардиналов-дьяконов. Многие, как и Ломели, имели апартаменты по благоволению Церкви в стенах Ватикана. Большинство из них были итальянцами. Им не составляло труда пройти по Пьяцца Санта-Марта с чемоданами, поэтому они задержались с трапезой и прибыли среди последних. И хотя Ломели приветствовал их так же тепло, как и остальных (ведь они в конечном счете были его соседями), он не мог не отметить, что драгоценный дар душевного трепета, который он видел в тех, кто прибыл с другого конца света, им ничуть не свойствен. Да, они были хорошими людьми, но принадлежали к когорте пресыщенных. Ломели и в себе замечал это духовную порчу. Он молил Господа дать ему силы противостоять ей. Покойный папа бранил их в лицо: «Остерегитесь, братья, не развивайте в себе пороки всех придворных прошлых веков – грехи тщеславия и интриги, злого умысла и сплетен». Когда Беллини после смерти его святейшества сообщил Ломели о том, что папа утратил веру в Церковь (это откровение настолько потрясло Ломели, что он с того дня тщетно пытался изгнать эти мысли), он наверняка имел в виду подобных бюрократов.

Тем не менее всех их назначил папа. Никто его не вынуждал. Например, префекта Конгрегации доктрины веры кардинала Симо Гуттузо. Либералы возлагали надежды на радушного архиепископа Флоренции. «Второй папа Иоанн XXIII» – так его называли. Но он не только не предоставил большей автономии епископам (хотя перед назначением в курию и заявлял об этом как о деле своей жизни), но, заняв место, проявил себя в такой же мере авторитарным, как и его предшественник, разве что менее торопливым. Он потолстел, как ренессансные персоны, с трудом преодолевал короткое расстояние от своих громадных апартаментов в палаццо Сан-Карло до Каза Санта-Марта, хотя от одного до другого было рукой подать. Его личный капеллан с трудом тащился за ним, неся три чемодана.

Ломели, обозрев их, сказал:

– Мой дорогой Симо, уж не пытаетесь ли вы контрабандой протащить сюда своего личного повара?

– Видите ли, декан, никто не знает, когда некоторые из нас смогут отправиться домой, разве не так?

Гуттузо схватил руку Ломели в две жирные свои и добавил сиплым голосом:

– Или, если уж на то пошло, когда некоторые вернутся домой.

Его слова на несколько секунд повисли в воздухе, и Ломели подумал: «Господи милостивый, он и в самом деле верит, что его выберут».

– Эй, Ломели! Посмотрите на себя! Не волнуйтесь, я же шучу. Я из тех, кто понимает свои возможности. В отличие от некоторых наших коллег…

Гуттузо поцеловал его в одну щеку, в другую и, покачиваясь по-утиному, прошел дальше. Декан увидел, что тот остановился у дверей перевести дыхание, после чего исчез в Каза Санта-Марта.

Ломели заключил, что префекту повезло: проживи его святейшество еще несколько месяцев, Гуттузо наверняка предложили бы подать в отставку.

«Я хочу, чтобы Церковь была бедной, – не раз говорил папа в присутствии Ломели. – Я хочу, чтобы Церковь стала ближе к народу. У Гуттузо хорошая душа, но он забыл о своих корнях».

Папа цитировал Матфея: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною»[27].

Ломели полагал, что его святейшество намеревался уволить чуть ли не половину назначенных им старших прелатов. Скажем, Билл Рудгард, который прибыл вскоре после Гуттузо: пусть и приехал из Нью-Йорка, и походил на банкира с Уолл-стрит, но он ни в малейшей мере не смог установить контроль за финансовыми потоками его департамента – Конгрегации по канонизации святых.

(«Между нами говоря, я никогда не должен был ставить на эту должность американца. Они такие невинные: даже не подозревают, как работает взятка. Вы вот знали, что средняя плата за канонизацию составляет четверть миллиона евро? Единственное чудо состоит в том, что за это готовы платить…»)

Что касается следующего человека, вошедшего в Каза Санта-Марта, – кардинала Тутино, префекта Конгрегации по делам епископов, – то его точно отправят в отставку в следующем году. Он попался на язычок прессе – обнаружилось, что он растратил полмиллиона евро, соединив две квартиры, чтобы хватило места для трех монахинь и капеллана, без услуг которых он никак не мог обойтись. Тутино в прессе исколотили так, что теперь у него был вид человека, подвергшегося физическому избиению и едва выжившего. Кто-то придавал гласности его частную переписку по электронной почте. И теперь он был одержим поисками – кто же это делает. Двигался он перебежками. Оглядывался через плечо. Ему было трудно смотреть Ломели в глаза. После самых торопливых приветствий он проскользнул в Каза, демонстративно неся свои вещи без чьей-либо помощи в дешевой дорожной текстильной сумке.