– Мадам, суд в Пендле произошел задолго до меня.

– Вы все равно из тех времен, – настаивает она, и я чуть не начинаю кивать в знак согласия. Истории Стивенса навсегда врезались мне в память.

Уилл пропускает мимо ушей расспросы Хейлов, перемежающиеся кашлем.

– Я несу этих женщин в своем сердце. Каждую из них. Можете быть уверены, что я их не забыл. Это просто невозможно.

Он снова берется за еду, а миссис Хейл сжимает нож так крепко, что косточки на ее руке белеют. Уилл сохраняет невозмутимое выражение лица, и спустя несколько напряженных секунд миссис Хейл просит прощения и уходит из-за стола вместе с дочерью, бросив презрительный взгляд на супруга.

Хейл ждет, пока стихнут их шаги, прежде чем извиниться.

– Моя жена живет прошлым. Это делает ее чересчур осторожной. Она и мне пытается привить эту добродетель.

– Тогда мне стоит у нее поучиться, – шутит Уилл, – чтобы понять, как вернуть себе расположение Парламента.

Это признание заставляет Хейла рассмеяться, забывая о наставлениях своей жены.

– Вам лучше набраться терпения, потому что многие горожане абсолютно уверены, что король победит и положит конец печальным разногласиям, охватившим страну.

– Это невозможно, – ухмыляется Уилл. – Все союзники короля отпали или как минимум собираются это сделать после его поражения на Севере. Король переоценивает свои возможности, а результатом будет его подорванная репутация.

Хейл наливает себе еще вина.

– Подорванная или нет, поражение или победа, все равно он останется королем. Меня поражает, какую мудрость проявил Парламент, отказавшись прийти с ним к соглашению.

– Я бы поспорил, – вмешиваюсь в их разговор я, когда Хейл делает глоток. Мое непрошеное замечание удивляет их с Уиллом, и я спешу сделать уточнение: – Сторонники Парламента контролируют Лондон и моря, и их количество выросло благодаря свежим рекрутам из Шотландии. Насколько мне известно, королю трудно получить подкрепление в Ирландии, а еще боеприпасы и даже деньги с континента. Роялистам не хватает средств, чтобы решить вопрос собственными силами, но они все равно упорно продолжают вести переговоры с позиции силы.

Уилл одобрительно улыбается, но выражение на лице Хейла не дает мне упомянуть новую армию Ферфакса. Я уже видел этот взгляд: прищуренные глаза и легкий неприязненный изгиб губ. Тот факт, что ему знакомо имя моего отца, не отменяет моей незаконнорожденности. Одного меня недостаточно – напоминает он мне своим суровым видом. Но, к его сожалению, подобный взгляд не сможет меня ранить.

– Вам надо кое-кого увидеть, – говорит Хейл, когда слуги наконец убирают со стола. Он откладывает в сторону свою курительную трубку, и Уилл жестом приглашает меня последовать за ними.

Резкий запах, который я ощутил, когда мы заходили в дом Хейла, усиливается, пока мы пересекаем коридор. Мне знаком этот аромат, но сейчас он приглушен запахами уксуса и розмарина. Он напоминает мне о Фрэнсисе, и от воспоминаний о нем у меня начинают подкашиваться ноги.

Хейл замедляет шаг и через плечо обращается к Уиллу:

– Леди Тевершем попросила эксгумировать своего мужа, когда мы впервые услышали о вашем назначении.

– Я непременно поблагодарю леди Тевершем за ее усердие, – кивает Уилл, оглядываясь назад. – Черная магия всегда оставляет следы. – Они спускаются в подвал, и я замираю, а затем заставляю себя пройти туда, где Хейл стоит, положив руку на гроб, поставленный на деревянный верстак.

Стоя рядом с Хейлом, Уилл смотрит на меня, поморщившись, а затем прислоняет к носу платок. Их диалог постепенно превращается в бессловесный обмен жестами, а я наблюдаю за мертвым лордом Тевершемом из другого конца комнаты. Крышка гроба приоткрыта, и он лежит, облаченный в костюм, в темноте комнаты, освещенной лишь свечами. Прищурившись, я начинаю улавливать детали: это немолодой мужчина с кожей зеленоватого оттенка, напоминающей воск. Его незрячие глаза выпучены прямо на меня.

Наконец Хейл морщит нос и задвигает крышку, оставляя на виду лишь верхнюю часть его лица. К сожалению, его действия не помогают избавиться от вони, и я изо всех сил подавляю рвотный рефлекс. Я делаю шаг назад и натыкаюсь на угловой столик. На мою неловкость никто не обращает внимания. Хейл хихикает над каким-то замечанием Уилла и стучит костяшками пальцев по гробу. Звук вдруг приглушается, и я откидываюсь спиной на стол, на котором – множество металлических лотков и губок, стопка медицинских текстов и небольшой стеклянный сосуд с чучелом мыши внутри. На зверьке, раскрашенном в цвета кавалеров, белый воротничок. От его вида мне не становится лучше. Когда я был младше, мертвые и те, кто витал вокруг них, пели. Они продолжают это делать, как бы я ни пытался их усыпить. В иссохших останках, принадлежащих его Светлости, почти не осталось песен: лишь одна случайная протяжная нота, которая когда-то была симфонией, проникает в мои мысли.

Моя болезнь полна коварства, она – как сеть златая, что отбросить не могу. Я притворяюсь мертвым. И…

Голоса мертвецов звучат почти как музыка, и их рефрен втягивается внутрь моего тела, словно я состою из шерстяной пряжи. Знакомое ощущение, от которого у меня нет сил избавиться.

Меня передергивает от чувства, что меня разрывает на части, и я хватаюсь за грудь.

…выскальзываю снизу. Она ж меняет форму и ястребиными когтями своими мне узел вьет златой, сияющий на солнце, вкруг шеи.

Меня всегда поражает, насколько неожиданно это происходит. Всего одна нота – и мир отдаляется от меня настолько, что я превращаюсь не более чем в зрителя собственной жизни.

Уилл и Хейл переключились на папки, разложенные вокруг гроба. Я снова надавливаю на шрам, и от все ускоряющегося темпа музыки у меня начинает темнеть в глазах. Когда я был ребенком, мертвые были не более чем гулом в моей голове. Слушать их было – все равно что пытаться дышать под водой. Я много раз тонул, прежде чем научился заглушать их одного за другим. Я давлю еще сильнее, но все еще не могу избавиться от лорда Тевершема. Пальцы впиваются в плоть, и меня охватывает резкая боль, пока темп наконец не замедляется.

Моргая, я обнаруживаю, что Уилл и Хейл на меня смотрят. Я – не ведьмак, по крайней мере, по критериям «Демонологии» короля Якова. Я не продавал душу дьяволу в обмен на дарование. О том, кем я являюсь, никогда не говорили в открытую, хотя этого было бы вполне достаточно, чтобы приговорить меня к виселице.

Я оборачиваюсь к Хейлу.

– Сэр, вы всегда держите тела мертвых людей у себя в доме, там же, где спят ваши жена и дочь? – задыхаясь, задаю я этот вопрос, и он разлетается эхом, словно я нахожусь на театральных подмостках. Звуки становятся громче, а цвета – ярче, как только мертвые завершают свое послание. Я чувствую, что из меня будто выкачали