К тому же то, что стоит на кону, гораздо более значимо, нежели личная вендетта, подумал Аэций, — тяжелый ритм лошадиных копыт способствовал свободному ходу его мыслей. На кону — правильное управление Западной империей, а возможно — и вовсе ее выживание. Обладающему множеством достоинств (самые выдающиеся из которых — храбрость и благородство) Бонифацию недостает железной воли и четкости мышления, столь необходимых правителю — кто бы он ни был — Запада. Его непоколебимая верность Плацидии выльется лишь в то, что, приди к власти он, а не Аэций, Бонифаций непременно будет ее, власть, делить с Августой, как некогда делил ее с Клеопатрой Марк Антоний. А это будет иметь трагические последствия для Рима. Приоритеты Плацидии — исключительно династические: она во всем потакает Валентиниану, не раз проявлявшему признаки слабой, но порочной натуры, что вполне может привести к тому, что со временем власть может оказаться в руках психически неуравновешенного дегенерата.

— Когда же, друг мой старинный, все в Риме пошло наперекосяк? — прошептал он на ухо Буцефалу, ощущая, как, по мере того, как конь стремительно преодолевал один километр за другим, сжимались и разжимались мышцы животного. — Ты тогда, похоже, еще не родился, да и я был совсем мальчишкой. — Мысленно он перенесся на двадцать лет назад, к фатальному переходу Рейна германскими племенами, заставившему Рим пойти на компромисс с варварами.

Последствия того массового нашествия были катастрофическими. После вывода в Галлию расквартированных в Британии частей регулярной армии, она — Британия — постоянно подвергалась набегам обитавших в Ирландии саксов, скоттов и пиктов; Испания, наводненная свевами и вандалами, тоже, по крайней мере — на данный момент, формально уже не принадлежала империи. В безопасности были лишь Африка, Италия и большая часть Галлии, где, впрочем, римляне чувствовали себя уже не так уверенно, как раньше. Вот почему крайне важно было, чтобы император — кто бы то ни был — Запада строил свою стратегию в соответствии с нынешними реалиями. Констанций, соправитель Гонория, справлялся с этой задачей просто блестяще: умиротворил могущественных визиготов, позволив этому, многие годы скитавшемуся по миру, племени поселиться в Аквитании; остановил проникновение на имперские — к западу от Рейна — территории бургундов. Но после того как шесть лет назад Констанция не стало, «гости» Рима, федераты, вновь начали показывать свой норов. Старая северо-южная ось власти, простиравшаяся от Медиолана до Аугуста-Треверора, осталась — «благодаря» вторжениям франков в провинции Белгики — в далеком прошлом. Ось нынешняя, восточно-западная, тянулась от Равенны до Арелата в Провинции, что давало Аэцию возможность в немалой степени влиять на решения правительства.

— Кого бы ты выбрал в правители Запада, красавчик, — спросил, улыбнувшись, Аэций у Буцефала, — меня или Бонифация? — В ответ, словно выражая свое ему сочувствие, лошадь навострила уши. — Я бы, на твоем месте, остановил свой выбор на Бонифации. Потому что если победит твой хозяин, коннице придется потрудиться — это я тебе обещаю.

Бонифаций был последним человеком, которому бы он доверил бразды правления государством. Его, Бонифация, методы обращения с варварами вели к конфронтации — устарелая, не имеющая шансов на успех стратегия. Насильственно изгнать поселившиеся на имперских землях племена не представлялось возможным ввиду их многочисленности — разве что Запад получил бы сильную поддержку Востока. Но рассчитывать на нее не приходилось; те дни закончились со смертью Феодосия. С другой стороны, он, Аэций, проведший детство в заложниках сначала у Алариха, а затем — у гуннов, знал варваров. Он как никто другой чувствовал, когда необходимо было пойти им на уступки, а когда — надавить, когда следовало быть дипломатом, а когда — занять твердую позицию. Главным, что он вынес из общения с ними, являлось то, что зачастую силу варваров можно было нейтрализовать, настроив их друг против друга: гуннов против визиготов, визиготов против свевов и так далее. А для этого требовались искусство и хитрость, основывавшиеся на знании мышления варваров, чего у Аэция, в отличие от его соперника, имелось в избытке. Бонифаций был силен в истреблении варваров; управляться с ними он не умел, да и не сильно к этому стремился.

Словно играя в ludus latrunculorum или «солдатиков», Аэций снова и снова взвешивал сильные и слабые стороны — свои и своего противника. На первый взгляд Бонифаций имел одно, но крайне важное, перед ним преимущество — доверие Плацидии. Но Бонифаций был в Африке, в то время как он, Аэций, находился в Равенне, и, пустив в ход все свое обаяние и силу убеждения, мог спокойно настраивать императрицу против ее фаворита. Притворяясь преданным другом и союзником Плацидии (ему даже приходилось любезничать с ее капризным сыном), в последние несколько недель он сумел существенно ослабить ее, по отношении к нему, Аэцию, враждебность и завоевать ее доверие, что дало ему возможность, при помощи намеков и инсинуаций, распространяя «слухи» о том, что Бонифаций вынашивает заговор против императрицы и сеет смуту среди придворных и армейских офицеров, чернить комита в глазах Августы.

Бонифаций слишком благороден и доверчив, подумал Аэций, почувствовав угрызения совести. Будучи человеком совершенно лояльным и неподкупным, комит Африки наивно приписывал подобные качества всем, кому доверял. Он никак не мог понять — и в этом была его главная слабость, — что мужчины (как, впрочем, и женщины) в большинстве своем не обладают сильным характером и легко поддаются чужому влиянию. Да, политика была грязной игрой; время от времени Аэций сам себе становился противен за то, что участвовал в подобных махинациях. Но цель всегда оправдывала средства, даже тогда, когда достигалась с помощью обмана или предательства. К тому же, сказать по правде, Аэцию нравилось все это: возбуждение, которое он испытывал, бросая на борьбу с достойным противником все свое коварство и средства; приводящее в трепет единоборство; пьянящая радость победы.

По прибытии на виллу Аэций бросил поводья Буцефала конюху и по веренице залов проследовал в tablinum — в его случае, скорее канцелярию, нежели читальню. В комнате царил обычный хаос: повсюду валялись книги, документы и личное снаряжение полководца. Винить в этом рабов он не мог; всем им строго-настрого запрещалось входить в tablinum ради сохранения целостности его «системы». Находившиеся там книги преимущественно представляли собой научные труды на военную тему: Вегеций (тупица, смешавший тактику времен Траяна и Адриана с нынешней); «О методах ведения войны», интересный трактат безымянного автора о реформировании армии, пропагандирующий более широкое использование различных машин и механизмов, которое, по мнению автора, привело бы к экономии людских ресурсов; ценная копия (обновленная) «Notitia Dignitatum», правительственного перечня всех ключевых государственных должностей обеих империй (в том числе и военных).

Пришло время начать вторую часть развернутой им против Бонифация кампании. Набросив пояс с мечом на бюст комита (Аэций придерживался принципа «Знай своего врага в лицо»), он уже собирался вызвать нотария, но в последнюю секунду передумал. То, что он собирался доверить папирусу, представлялось ему столь опасным, что не должно было попасть на глаза никому, кроме него самого и адресата. Покопавшись в куче нагроможденного на столе хлама, Аэций не без труда обнаружил перо, чернила, чистый свиток — и принялся писать.