Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мам, ты себя измучила. Давай монетку кинем, хочешь? Помнишь, мы кидали и сдали билеты в результате?
– Помню… Только сейчас… мне как-то тревожно, Кать… И от понедельника тревожно, и от среды, и в пять тревожно лететь, и в одиннадцать…
– А в половине девятого – нормально? – с надеждой спросила Катька. – Мам, ну ты совсем не отдыхаешь!
– Не отдыхаю… – со вздохом согласилась я. – Не знаю, что такое. Наверное, я с ума сошла, что ли.
– Нет, мам! – Катька легко спрыгнула с кровати (кресла у нас в номере нет, но Катька как выросла в этом номере, как приезжала сюда с четырех лет, так в другой категорически не хочет) и подошла ко мне, обняла. – Ты просто у меня очень трепетный человек.
– Это ты у меня трепетный человечек, Катюня, – я поцеловала Катьку. – Отойди от меня.
– Ма-ам? – Катька обиженно посмотрела на меня, но не отодвинулась.
– Кать, я так нервничаю, от меня энергия плохая во все стороны исходит. Ты же знаешь – у нас даже предохранители иногда вылетают в машине, когда из меня дым идет. И лампочки перегорают.
– Ты не понимаешь, да, мам? – сочувственно спросила умница Катька. – Не читаешь сигналы?
– Не читаю. Не знаю, что со мной. Не понимаю. Может, потом поймем…
Потом мы поняли. А тогда я была практически уверена, что слышу из будущего какие-то сигналы об авиакатастрофе, только не разбираю, какие. Когда нам ехать? На чем?
За полчаса до того времени, когда Лена должна была ехать за билетами, я начала слать ей сообщения. «Лен, позвони мне». «Лен, подожди, не покупай билеты». «Лен, позвони, прежде чем покупать билеты»… Ее телефон не отвечал. Лена – синхронный переводчик, очень нервное и ответственное занятие, и на время работы она всегда выключает телефон.
– Ой, что-то, Катюня, мне так тревожно…
– Мамуль, тебе тревожно уже две недели!
– Ну да… Ох…
И правда, моя тревога достигла такого предела, что я просто не могла нормально сидеть, читать на пляже. Ничего не вижу в журнале. Ничего не понимаю. «Лагранжевы когерентные структуры могут стать чем-то большим, чем просто средство для ретроспективного анализа…» О чем я сейчас прочитала? Из какой области это вообще?
И тут позвонила Лена:
– Я купила билеты! Прыгай!
– Спасибо… На какое?
– На какое ты просила, ты же писала вчера вечером, – на другой рейс. Все хорошо? У тебя все хорошо?
– У меня все хорошо, только я… Да, хорошо, спасибо. А их можно сдать?
– Сда-ать? – Лена засмеялась. – Ну, наверно, можно. Позвони, если что, я сдам. А так я тебе их в электронном виде перешлю. Да?
– Да, спасибо…
Я нажала отбой и разрыдалась.
– Мам, мам, ты что?
– Не знаю, нервы сдали…
– Мам, я с зимы не видела, чтобы ты плакала, с нашей черной зимы…
– Да не обращай внимания… Просто… Просто не надо нам лететь четырнадцатого!
– Ну не надо, не полетим, не переживай только, мам! Не полетим!
На мое счастье, резко налетела туча, мы всё же успели бегом искупаться и даже домчаться до номера, пока не началась гроза.
– Мам, гроза быстро пройдет, не волнуйся! – сказала Катька, решительно откусывая край нежной розовой грудинки. – Будешь мне такую свинину в Москве делать?
– Буду, если мне из Литвы привезут свинью, которая веселилась, когда ее закалывали. Не подавись. Только я насчет грозы не волнуюсь… – Я взглянула на голодную Катьку, которая с ужасом смотрела то на окно, где в черно-фиолетовом небе били огромные фантастические молнии, то на кусок сочной свинины, которая еще недавно была веселым литовским поросенком, с пятачком, со смышлеными глазками… У Катьки воображение получше моего… – Давай пересядь спиной к окну, ничего там хорошего сейчас нет. И ешь спокойно.
Уговоры были уже бесполезны. Поросенка она представила слишком красочно, свинину отодвинула от себя подальше, жевала теперь, давясь, огурцы, заедая хлебом. И то и дело поворачивалась к огромному окну, которое в хорошую погоду открывается целиком, делая из нашего номера практически веранду. За окном было по-прежнему черным-черно, бушевала гроза, и где-то совсем рядом пренеприятно били молнии.
– Вчера ночью дом загорелся какой-то, я слышала… – проговорила Катька.
– У нас громоотвод, ты что! Здесь все современное, хоть и постройка начала двадцатого века. Ремонт европейский был, не переживай.
Катька задумчиво кивнула.
– Гроза ведь долго не бывает, правда, мам?
– Конечно. Я думаю, духовой концерт не отменят.
Сегодня был последний концерт в парке. Последняя суббота. Лена взяла билеты на среду. То есть в следующий четверг мы на концерт уже не попадали.
– Думаешь, не отменят?
– Нет, конечно. Они же посмотрели прогноз. После грозы всегда бывает солнце.
– Хорошо…
Про мальчика-маримбиста мы больше не вспоминали. Катька ни разу о нем не заговаривала. Только очень ответственно относилась к посещению духовых концертов в парке.
– Может, все-таки напишешь ему в «Фейсбуке», что нам понравилось его сольное выступление во Дворце?
– Напишу, а зачем? – пожала она плечами.
– Человеку будет приятно. Представь, что тебе бы написали после какого-то твоего сольного выступления…
– А ты думаешь, он есть в «Фейсбуке»?
– Давно бы проверила!
– Да ну, неохота! – неискренне сказала Катька и тут же полезла за планшетом. – И связи опять нет…
– Пойдем в клуб «Рамибе», там Wi-Fi на улице, как раз на свежем воздухе посидим, подышим после грозы…
Катька с сомнением посмотрела в окно.
– А она когда-нибудь закончится?
– Когда-нибудь – закончится.
Гроза закончилась. До концерта оставалось полчаса.
– Будет концерт в парке? – с надеждой спрашивала Катька.
– Конечно, будет! – уверяла ее я.
Вместе с нами на поляну к ротонде пришли еще человек сто – сто пятьдесят. Обычно зрителей бывает даже больше. Но музыканты так и не появились. Мы подождали-подождали и отправились гулять.
– Какой потрясающий воздух!.. – Я втянула носом свежий до резкости воздух. Сосны, сосны, рядом море, озон после грозы.
– Мам… – Катька вдруг остановилась. – Ты слышишь?
– Нет, а что?
– Ну послушай… Нет, сейчас ничего не слышно.
– А что должно быть слышно?
– Они играют где-то…
– Кто?.. – машинально спросила я, в тот же момент поняв, что имеет в виду Катька. «Они» – это они. Музыканты, которые не пришли на концерт, потому что весь день был дождь. А точнее, один музыкант, который очень интересует Катьку. – Нет, я не слышу.