— Есть ведь много людей, Питер, живущих в ужасных бытовых условиях, и им никогда не раскрыть свои способности. Впрочем, ты ведь и сам из неблагополучной семьи, верно? Мы стараемся найти таких ребят и помочь им. Внушить им веру в себя и обеспечить будущее…

— Что вы от меня хотите?

— Питер, в нашей клинике имеется специальная аппаратура. Мы очень внимательно изучили пленки с твоими… выступлениями и обнаружили экстремально высокий уровень воздействия на настроение окружающих. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет. — Я действительно не вполне понимал, но хотелось мне в тот момент только одного: чтобы он поскорее оставил меня в покое. Поверх фланелевой пижамы меня почти до горла укутывало шерстяное одеяло. Я напоминал застрявшую в коконе бабочку, улитку, переросшую размеры раковины. Собеседник не оставил меня в покое. Вместо этого Винченто передвинулся в тень и уселся поудобнее.

По размокшим вафельным крошкам вышагивал одинокий, колючий грач. Из морщинистых луж, как потрепанные вулканы, торчали сугробы. В сотне метров две мумии из общей хирургии осваивали титановые протезы. Если бы мой новый знакомый очень захотел, то смог бы, наверное, похитить меня. Просто выкатил бы через задние ворота…

— Хорошо, Питер, я тебе объясню. — Винченто был терпелив, как спустившийся ангел. — Я много лет исследую нервные заболевания подросткового и детского периода. Ты ведь неплохо разбираешься в медицине?

Я предпочел промолчать.

— Есть много причин неврозов, — мягко продолжал американец. — Одни возникают вследствие болезни, другим способствуют внешние факторы.

Скажем, плохая неуспеваемость, раздоры в семье, недостаток тепла со стороны старших родственников. Многообразие подобных заболеваний отражает неисчерпаемое богатство нашей психики, поэтому сложно говорить о конечной статистике. Сколько будут жить люди, столько врачи будут изучать нервные проблемы детей. Но иногда возникают обстоятельства, когда внешний фактор невозможно установить. Человек плачет — и не может объяснить, что произошло. Или отказывается кушать, замыкается в себе, хотя нет никаких видимых посылок. Нет разочарований в любви, достаток в семье, непьющие, любящие родители…

— А при чем тут я? Вы считаете меня сумасшедшим?

— Ни в коем случае. Ты же видишь, я перед тобой ничего не скрываю, потому что ты слишком умен и раскусишь любую хитрость. Мы посмотрели видеозаписи, прогнали компьютерную модель. Затем наш коллега, с разрешения руководства этого института, изучил поведение больных, регулярно приходивших слушать сказки.

Ты не безумец, Питер, но некоторые пациенты после общения с тобой приходили в сильное волнение, а младшие детишки проявляли все признаки нервного расстройства…

Он выждал, давая мне время прийти в себя.

— Это ерунда! — не очень решительно заявил я. — Если кому-то стало плохо, то почему же доктора не заметили? Такого не может быть. Я не придумывал никаких ужастиков!..

— Может, Питер, еще как может, — укоризненно выпятил губу Винченто. — А ваши доктора ничего и не заметят, поскольку почти все твои соседи и без того достаточно больные люди. Извини, не принимай это на свой счет! Заметить можно, если точно представлять, что именно ожидается. После того как был получен первый видеоматериал, мы направили специалиста для выборочного контроля за ребятами, которых застали возле тебя. Ты помнишь, в корпусе апробировали новое томографическое оборудование? Я с большой радостью могу сообщить тебе, Питер, что наши предположения подтвердились. Острый невроз длится пару суток и исчезает без последствий, если его не отягощать. — Он замолк, испытующе глядя мне в глаза.

Я почувствовал, как по спине струйками течет пот. Впервые в жизни я боялся человека в белом халате.

— Например, — равнодушно добавил Винченто, — если не внедрять впечатлительному человеку в мозг одну и ту же мысль на протяжении нескольких недель или месяцев. Это тема моей диссертации, Питер. Уж поверь, опыт имеется. А подростки, они такие впечатлительные…

У меня заболел живот, и с невероятной силой потянуло на горшок.

— Ты записывал свои фантазии, Питер?

— Очень редко. Рука устает…

— А мне говорили, что ты пишешь.

— Ну, это не для всех… — Я застеснялся. — Это так, иногда стихи, или песенки…

— Песни?! — невероятно оживился Винченто. — Ты сочиняешь песни? Это здорово! Нельзя ли взглянуть? Честное слово, я не буду смеяться.

— Да ладно вам! — Я отбивался, но все равно было приятно. — Музыку же я не могу сочинить. И я все выкидываю!

— А вот тут ты ошибаешься. Музыку сочинять совсем несложно, и я мог бы тебе помочь. Но к этому мы вернемся позже. Ты говорил, что сам не можешь вспомнить собственных сказок?

Ничего подобного я ему не говорил, это точно. Но американец не дал мне открыть рот.

— Я хотел бы, чтобы ты сам послушал. Дай знать, если заметишь что-то необычное. — Он вытащил из кармана портативный магнитофон. Не плеер с наушниками, а миниатюрный кассетник с крохотным монодинамиком слева.

— Наушники не годятся! — точно уловив мою панику, предостерег американец. И, больше ни о чем не спрашивая, нажал кнопку.

Что я мог возразить? Заткнуть одно ухо здоровой рукой? Изобразить истерику, умолять его отпустить меня в палату? Очень глупо. Он ведь понимал, что я давно вышел из детского возраста. А я понимал, что так легко он не отвяжется. И кроме того, если честно, меня завораживала эта запись…

Раздался мой собственный голос, искаженный техникой, слишком тонкий и дребезжащий. С некоторым ужасом я убедился, что впервые в жизни слышу этот текст. Ни намека, ни клочка не зацепилось.

Чужое, дурацкое фэнтези.

Фабула не блистала оригинальностью. Три отважных мореплавателя находят старую пиратскую карту и отправляются на поиски некоего сакрального знания, заключенного в осколках магического кристалла. Очевидно, кристалл здорово перемололи, а затем рассеивали над землей с орбиты. Короче, нить повествования можно было вести бесконечно. Недостатка во вредных монстрах и злопамятных чародеях тоже не наблюдалось. Средней паршивости квест, годится без ограничений по возрасту…

— Вот здесь! —Доктор Винченто перемотал запись. Я не сразу уловил, что он имеет в виду.

— Разве ты сам не замечаешь, Питер? — В голосе доктора сквозило неподдельное изумление. Впервые с начала встречи из-под казенного расположения выглянул ученый фанатик. — Вот здесь, Питер! И снова! Неужели ты не слышишь?!

Я напрягся изо всех сил, но лишь с третьей попытки неясный шумовой фон превратился в слова.

— …Чевирра-антоток-римисс-с…

— Это ведь не я? — Сердце нагнало мне под черепную коробку излишек крови.

— Ты, Питер!

— Но таких слов в русском не существует…

— В английском тоже. Кстати, Питер, я вообще не знаю русского языка. В данном случае это совершенно неважно. Эти отступления, назовем их так, не связаны с речевым восприятием. Не перебивай, послушай дальше.