Розенталь прибыл какой-то расстроенный и недовольный.

Рассеянно выслушал мой доклад и, получив облатку, небрежно положил в бумажник.

— Составляйте для меня подробный список эмигрантов военных и общественных деятелей — адреса очень важны.

Можете подыскивать агентов, ну пять или шесть предателей необходимо для вашей работы. От трех до пяти тысяч марок, в зависимости от сведений, можете платить. Меня вызывайте только по пятницам от 7 до 9 вечера. Кто этот тип, с кем вас видели наши в ресторане? — торжественно произнес Розенталь и взглянул на нас.

— Это пресимпатичный парень, — ответил я.

— Русский? Знает что-нибудь или только пьет за наш счет? — бросил подозрительно резидент.

— Пригодится. Он свой человек в русском комитете, — заступился я за «приятеля».

— Используйте его. Купить можно? Попробуйте. Предлагаю вам познакомиться с неким Игельстремом. Младшим. Мы субсидируем газету «надпартийную». Хлопают деньги, а толку ни шиша. Пощупайте и самого издателя. Препротивная рожа. Еще что? Ах да, обратите внимание на деятельность нашего юрисконсульта Горчакова. Фотографию его я захватил. Мы подозреваем его во взяточничестве, — предписывал Розенталь, роясь в бумажнике.

Я взглянул на хмурую, бритую физиономию советского юрисконсульта. Возвращая резиденту фотографию, я заметил заложенную в отделении бумажника кипу долларов.

Он повертел между пальцами золотое стило и, задумчиво взглянув в угол кабинета, зевнул.

— Всю ночь в «очко» дулись, — пробормотал Розенталь устало и ухмыльнулся, — скука тут… не то что в Берлине было.

По счету заплатил он, швырнув лакею сто марок на чай. Первым вышел, оглянулся по сторонам и сел в автомобиль. В передней я натолкнулся на Марухина, входившего с какой-то дебелой дамой в ресторан.

Он любезно снял котелок и оскалил ряд белых зубов:

— Одни?

— Как видите, — ответил я, овладев собой.

«Хорошо, что Розенталь вышел один, — подумал я, — кто его знает этого «артиста»».

— Итак, на балу увидимся! — воскликнул Марухин и важно сбросил шубу на руки швейцара.

— Да, мой друг.

По тропинке я прошел к стоянке такси.

Выбрал закрытую машину и поехал к себе с постоянной тревогой на сердце.

— Нам надо установить в ближайшее время ленинградских буржуев, получающих письма нелегальным путем. Понятно, иностранные миссии пересылают все, что им выгодно, но, помимо них, работают какие-то тайные доставщики, — сказал Фишман, маникюря ногти моим перочинным ножом.

— Как же к этому приступить? — спросил я.

— По примеру прежних лет. У нас была в прошлом году одна дама в Териоках, она брала письма с «оказиями» от русской эмиграции и доставляла адресатам. Точно и быстро. Наше дело было перлюстрировать и передавать по назначению. И немало «теплых дел» образовалось таким образом. Белые поймали нашего курьера на границе с письмами из России. Дамочку сцапали. Финн выдал ее, что ли, — ответил Фишман угрюмо взглянув на меня.

— Вашу супругу пустить бы в оборот! Как вы на это смотрите, товарищ? — спросил Фишман, пристально взглянув на меня.

— Не пригодна товарищ Залькевич для этой работы: ее бесполезно послать в Териоки и заменить ту даму, которая работала там по оказиям. Она не владеет финским языком или шведским, никому не известна там, и, вообще, направлять какого-то агента в «прифронтовой» район сейчас опасно и, главное, бесцельно. По-моему, надо найти среди живущих там кого-нибудь, — ответил я Фишману.

— Тогда надо организовать это дело через посредство выборгского уполномоченного. Хорошо, я поговорю с товарищем Розенталем по этому поводу. Что же делает теперь товарищ Залькевич? — спросил Фишман резко и сухо и, видимо, недовольный моим ответом.

— Она работает по собиранию сведений о проживающих тут эмигрантах, — поспешно ответил я.

— Французским языком хорошо владеет? — спросил Фишман, рассматривая ногти.

— Отлично, а что?

— Интересное дело, товарищ. Командируйте-ка ее в Гранкулла. Это недалеко отсюда. Там в первоклассной санатории живет бывший великий князь Кирилл Владимирович. Надо выяснить его окружение. Ей это нетрудно. Приедет туда — я закажу по телефону на имя баронессы Толь номер, и баста! Как ей играть роль баронессы — нам с вами не учить. По нашим сведениям, князь любить сыграть в карты в салоне санатории… При удобном случае и она примет участие. Проиграет, если нужно, не так ли? Впрочем, мы дадим ей другое имя. Баронесса Толь небезопасно, пожалуй. Князь может знать настоящую. Лучше дадим ей чисто финскую фамилию. Все равно документы там не спрашивают. Пусть она превратится в жену какого-нибудь финского адвоката или инженера. Пару чемоданов с ее туалетами мы перешлем в Або, что ли. Багажом перешлет наш агент в Гранкулла, а там портье привезет с вокзала. Из Або будет ее «муж» посылать ей письма, телеграммы, а главное, открытки — чтобы все, кому это интересно, могли читать. Хэ-хэ-хэ, — произнес увлекшийся планом обработки великого князя Фишман.

— Каким образом она будет доставлять вам сведения? — спросил я, озабоченный за судьбу Залькевич.

— О, это чрезвычайно просто, товарищ! В условные дни я буду посылать в санаторию модистку… Нашу мадам Маргариту. Она привезет ей заказанное платье и получит сводку, написанную на подкладке, что ли, писать ей придется составом «Мысль», — ответил Фишман и вынув из кармана бумажник, достал из него два маленьких пакетика.

— Помеченный крестиком пакет пирамидона содержит состав, растворяемый в кипятке, второй пакетик — досыпать порошок в остывшую воду. Писать надо заостренной спичкой и, понятно, — шифром. Вот, передайте ей чернила и сообщите, что через несколько дней ей предстоит командировка. Заготовьте чемоданы с платьем — за ними приду я сам.

Фишман хлопнул бумажником по колену и, почесав горбатый нос указательным пальцем, вскочил.

— Черт возьми, засиделся! У меня свидание с эстонцами, — бросил он торопливо и, взяв со стула шубу, оделся.

Напялил шляпу и, протянув мне на сей раз всю кисть, произнес:

— До свиданья! Жду вас завтра в пять часов вечера у сапожника с ответом от «жены». Оденьтесь поскромнее. До свиданья.

В одно из окон я видел, как юркнул в калитку присутулившийся Фишман.

Всю нашу беседу я передал пришедшей с прогулки Залькевич.

Она слушала, застыв в позе приговоренной… Голова ушла в плечи, и пальцы нервно теребили края скатерти.

— Еду, что делать? — удрученно произнесла она и, встав, направилась в спальню.

Я беспомощно развел руками и подумал глядя ей вслед:

«Плакать пошла. Долго ли выдержит?»

В низеньком, придавленном к земле домике, на одной из улиц предместья, жил сапожник Мууконен (бежавший в СССР в 1923 году). Моложавый, кряжистый и широкоплечий финляндец занимал весь дом, состоявший из двух комнат и кухни. В 1919 году он кончил курсы командного состава в Ленинграде и был послан на подпольную работу в Гельсингфорс.