Но несмотря на большие потери, советские войска достигли значительного стратегического успеха. Он состоял в том, что защитники Ленинграда получили месяц драгоценного времени для лучшей подготовки к предстоящим боям.

Уже после войны, по моей настойчивой просьбе, отец рассказал мне о своем участии в боях под Ленинградом, в том числе и на Лужском рубеже.

24-я танковая дивизия, в которой он служил, с началом войны, после совершения марша на Карельский перешеек, находилась во втором эшелоне 23-й армии. Там отдельным частям и подразделениям дивизии пришлось принять участие в боях с финнами. В начале июля 1941 года был получен приказ на совершение марша и сосредоточение в районе Луги. Учитывая сложность обстановки, пришлось оставить на Карельском перешейке около трети танков и часть пехотных подразделений. Так что к Луге дивизия отправилась в ослабленном состоянии. Танки и другая гусеничная техника были отправлены по железной дороге, остальные двигались своим ходом.

Отец вспоминал, что, когда выдвигались к месту боев, настроение у воинов было вполне достойным, боевым, многие горели желанием показать захватчикам, на что способны советские танкисты.

Но уже с первых дней стойкость и боевой дух стали подвергаться серьезным испытаниям.

Немецкая авиация господствовала в воздухе. Особенно досаждали пикирующие бомбардировщики Ю-87. Это была довольно тихоходная машина, способная действовать лишь при наличии господства в воздухе, в противном случае она становилась легкой добычей истребителей. Но отпор давать им было некому, поскольку в небе наших самолетов видно не было. К тому же в войсках не оказалось достаточно эффективных средств ПВО. Поэтому для действий этих стервятников в летнем русском небе тогда был полный простор. Подходя к месту бомбежки, бомбардировщик включал сирену и под ее дьявольский вой сваливался вниз, в пике. Прицеливание осуществлялось самим корпусом самолета, что обеспечивало высокую точность попадания в цель.

Отец неоднократно попадал под бомбежки, рассказывал и о днях обороны на Луге. Это было время дикого напряжения сил, ощущения постоянной опасности, временами отчаяния. Атаки сменялись отступлениями, каждый день – большие потери людей, кругом раны и кровь.

Мучили изнурительные марши по дорогам, в пыли и на жаре, под постоянной угрозой воздушного нападения противника. Бывало и так, что танкисты весь день совершают марш. Наконец прибывают в назначенный район.

И тут же поступает приказ – совершать марш в обратном направлении. Ввиду крайнего изнеможения механиков-водителей офицерам приходилось подменять их и самим садиться за рычаги управления боевых машин. Нередко приходилось сутками быть без пищи и сна.

В силу боевой необходимости постепенно дивизия распалась как единое целое. Та же участь постигла штаб и политотдел дивизии. Вести боевые действия приходилось смешанными группами танкистов, пехотинцев, ополченцев. Главная опасность состояла в том, что люди могли ослабнуть духом, сломаться психологически. К сожалению, такие случаи были. Но основная масса воинов на Лужском рубеже держалась стойко. Политработникам приходилось много работать с людьми, показывать личный пример – красная звезда с серпом и молотом на рукаве ко многому обязывала.

В этой невероятно сложной обстановке замечательно показали себя многие командиры, политработники, бойцы. Исключительно добрых слов заслуживали, по мнению отца, командир дивизии полковник М. И. Чесноков и его заместитель полковник А. Б. Родин. Именно они были одними из организаторов обороны на Лужском рубеже, они же организовали выход боевых групп дивизии из окружения.

Прорваться из окружения им долго не удавалось, была даже мысль перейти к партизанской борьбе. Лишь ценой героических усилий, неся большие потери, боевые группы дивизии все же осуществили переход линии фронта. Самое главное, что они сохранили и принесли с собой боевое Красное знамя дивизии, что служило подтверждением доблести и героизма воинов.

Мужество и стойкость десятков тысяч строителей и защитников Лужского рубежа, стоявших насмерть перед неизмеримо лучше обученным и вооруженным врагом, заслуживают слов великой благодарности и высочайшей оценки потомков и нашего государства.

В эти дни самым привлекательным местом для меня стала территория военного училища. Раньше помещение, где обитала наша семья, принадлежало этому училищу, и одна сторона здания оказалась как бы на территории училища.

Поэтому попасть туда было очень просто – достаточно открыть окно в коридоре и перебраться через низкий подоконник. Поэтому в каждую свободную минуту я отправлялся к военным.

Там было очень интересно. Стояли две противотанковые пушки. Около них постоянно шли тренировки расчетов. Отрабатывались действия по отражению атаки танков. Громко подавались команды. Тут же шел разбор проведенных занятий. Немного дальше находилась полоса по отработке приемов штыкового боя, на которой тренировались солдаты с макетами ружей для имитации ударов штыком или прикладом. Подразделение выстраивалось цепочкой и устремлялось в атаку на макеты вражеских солдат. Командир громко комментировал действия каждого бойца. На расположенной поодаль полосе препятствий отрабатывались навыки физической подготовки.

Временами на этом плацу собиралось очень много военных. Проводились митинги, строевые смотры. Звучали оркестры. Поскольку с младенчества я рос в военных гарнизонах, мне здесь было все родным. Правду сказать, меня с братьями пару раз там задерживали. Обычно это происходило по инициативе какого-либо начальника. Нас приводили к дежурному по части, начинали разбираться. Но когда узнавали, где мы живем и что отец наш на фронте, отпускали. Вскоре к нам привыкли и до наступления холодов мы проводили там очень много времени.

Однажды я, как обычно, находился на территории училища. Там в это время одна из воинских частей готовилась к отправке на фронт. Я уже разбирался в этих вещах. Провели строевой смотр, потом митинг. Бойцы были с оружием, с шинельными скатками. В углу плаца развернуты полевые кухни.

Подошло время обеда. Рота за ротой, с котелками в руках, солдаты шли получать свою, как тогда говорилось, пайку. Я слонялся неподалеку. Чего скрывать, есть хотелось очень, а попросить стеснялся. Но все же меня заметил пожилой старшина и громко позвал:

– Эй, пацан, иди к нам!

Видя мою нерешительность, позвал более настойчиво:

– Подходи!

Когда я несмело подошел, он обнял меня и сказал:

– Небось, хочешь кушать?

– Да, – потупился я, – очень хочу.

– Ну тогда пойдем со мной, у нас как раз есть лишняя порция, – улыбнулся старшина.

Мы с ним подошли к повару, и он сказал, показывая на меня:

– Этот с нами.

Старшина дал мне котелок и кусок хлеба. В котелок повар налил щей, а в крышку от котелка положил пшенной каши. Я вместе с солдатами мгновенно все съел… Затем мне дали еще кружку чаю. Тут объявили построение.