Дело за малым — разобраться в себе и начать понемногу отвоевывать свои интересы.

Том нахмурился, потер лоб, который по привычке покрылся морщинками: Тому часто приходилось сосредоточенно хмуриться.

Так. Что ж, предположим, у него есть кое-какие сбережения. Домовладелец не вышвырнет его на улику прямо завтра — только если через месяц, когда истечет срок договора аренды. Кто же станет продлевать договор с безработным? Уж во всяком случае не Брайан Сидни и не агентство недвижимости «Горизонт».

Да, нужно реально оценивать свои силы и имеющиеся возможности, если речь идет о жизни в Нью-Йорке. Эта мельница не прощает слабости, как не прощает наивности и бедности.

Ладно, он не беден. Просто у него намечаются временные затруднения с финансами. Том посмотрел на счет, который принесла ему официантка в красном форменном переднике, и подумал, что, возможно, идея с рестораном была не такой уж удачной.

Хотя… если это последний поход в подобное заведение в ближайший месяц или два, то ничего страшного.

От этого Тому взгрустнулось. Он был не из тех, кто равнодушно относится к деньгам, их наличию или отсутствию. Когда его кошелек пустел или таял банковский счет, он чувствовал себя как ноутбук, который отсоединили от сети питания. На какое-то время — очень недолгое время — хватит заряда батареи, но потом ему грозит выключение и тьма. Тому хотелось экономить все ресурсы. А этого, по отношению к интеллектуальным и эмоциональным ресурсам как минимум, ну никак нельзя допустить. Иначе он завязнет в болоте. И скоро опустится на дно. Нет, никак нельзя.

По дороге домой Том купил несколько газет и журналов с объявлениями о работе. Будет чем заняться вечером, да и в ближайшие несколько дней тоже…

Бывают ситуации, когда очень сложно верить в лучшее. Или даже хотя бы в хорошее. Тогда вся сила воли уходит на то, чтобы удержаться на поверхности.

Когда тебя выставляют из квартиры, к которой ты в общем-то привык без малого за три года, — это унизительно.

Когда на седьмом собеседовании подряд тебе говорят: «К сожалению, нам нужно не это», — это горько.

Когда ты понимаешь, что за последние две недели с тобой не произошло ничего хорошего, а вот тумаков от судьбы ты получил более чем достаточно, — это заставляет задуматься о вечных ценностях.

Ведь что-то ты наверняка где-то сделал очень не так, если теперь на тебя сыплются с чистого неба камни.

Он сидел на диване, смотрел в противоположную стену. На светло-фисташковой стене красовалась крохотная, чуть побольше ладони, картина в золотистой рамке.

На картине была нарисована маленькая рыбацкая лодочка в уютной бухточке.

Том очень хотел поменяться с этой лодочкой местами.

— Старина, ты что, в трансе? — поинтересовался с напускной грубостью Мэтью Бродерик, его лучший друг.

Том сидел на его диване в его гостиной и чувствовал, что это то немногое, на что он еще может рассчитывать в этой жизни.

Мэтт походил на борца и запросто мог бы зарабатывать, играя в кино эпизодические роли рабов-гладиаторов, воинов-поединщиков, добрых разбойников или вышибал в злачных местах.

Он почему-то этого не делал. Точнее по вполне определенной причине: считал, что кинематограф — это зло, потому что это искусственность, которую одни желают выдать, а другие принять за реальность, а это суть преступление против Господа нашего, ибо реален лишь тот мир, что создал он…

В общем, Мэтт был очень добрым, щедрым парнем с внешностью громилы и сердцем истинного христианина.

Он заправлял небольшой закусочной и магазинчиком при бензоколонке на выезде из Нью-Йорка, почти каждый день ходил в церковь и мог кого угодно ввести в ступор непонимания контрастностью внешности и внутреннего мира.

Том много раз проклинал судьбу за то, что она послала ему в друзья такого упрямого осла с непоколебимыми, как скала, религиозными убеждениями, но еще чаще возносил хвалы небу за то, что ему повстречался на пути такой щедрый и честный человек, как Мэтт Бродерик.

— Ты выучил новомодное словечко? — поинтересовался в ответ Том и, не отрывая взгляда от лодочки, взял из рук Мэтта большой стакан с виски. — Зачем столько льда?

— Боюсь, что ты впадешь в неумеренность и запьешь.

— Блюдешь чистоту моей души?

— Блюду чистоту твоего тела, а именно печени, своей ванной и всего, что лежит на пути отсюда туда.

— Как ты мудрено выражаешься. На небеса, что ли?

— В ванную.

— А-а…

— Что делать с твоими вещами?

— Выбрось.

— Все четыре чемодана? И даже ноутбук?

— Ноутбук оставь себе. Я подпишу завещание, если хочешь.

— Эй, старик, не шути так, — с искренней укоризной сказал Мэтт. — Все образуется, и скоро. Вот увидишь.

— Ты выбрал неподходящий момент, чтобы говорить мне это. Я в унынии.

— Уныние — смертный грех.

— Я смертен. Мне не страшно.

— Побереги свою душу.

— Сначала — тело, друг мой. А тело мое в опасности. Я тебе правду говорю.

— Ладно, попробуем по-другому. Пей — и спи. А завтра утром пораскинем мозгами, как и что делать дальше.

— Тогда налей мне без льда. — Том вернул стакан другу.

Мэтт шумно вздохнул и ушел на кухню.

— Да, я мрачная и унылая скотина! — крикнул ему вдогонку Том.

Мэтт вернулся:

— Хочешь заняться самобичеванием? Так вот, нынче не в моде…

Потом Тому было стыдно за этот демарш отчаяния. Ну нельзя так, нельзя! Не по-мужски. По-мужски — это стиснуть зубы, чтоб желваки красиво играли на скулах, сжать кулаки — и упрямо шагать вперед, против ветра, вопреки ураганам и штормам…

Так, по крайней мере, показывают в фильмах. И в книгах пишут о таких героях.

Том в детстве много читал — и мечтал стать героем. Чтобы про него тоже кто-нибудь когда-нибудь написал книгу. И уже другие мальчишки читали бы, и восхищались, и в свою очередь хотели стать героями…

Но кто-то что-то говорил о том, что искусственная реальность не должна подменять жизнь. Не Мэтт ли?

Мэтт… Том открыл глаза, поморщился от головной боли: перебрал, это очевидно. Неумеренное пьянство ведет к гибели плоти и позору души…

В комнате царил полумрак, полной темноты здесь не бывало никогда: под окном ярким желтым светом светил фонарь. Том вскинул руку — тяжелую, ватную — и взглянул на часы. Двадцать минут второго. Во сколько он отключился вчера? И при каких обстоятельствах?

Кажется, они с Мэттом с пылкостью влюбленных клялись друг другу в вечной дружбе. И Мэтт пытался написать в пользу Тома доверенность на… диван в гостиной. В пожизненное пользование.