— Тебя-то как зовут? — спросила стоматологша.

— Евстолья Анатольевна. Можно просто Столя.

— Ишь ты! А меня Вера Евстигнеевна. Чай или кофе пьёшь?

— Лучше чай. Без сахара и с лимоном.

Вера Евстигнеевна была дородной женщиной лет пятидесяти. Но крашеные в позднюю осень и химически завитые волосы вносили определённую живость в её увядающий образ. А белый медицинский халат, надетый по случаю трудовой вахты, еле сдерживал рвущуюся на свободу былую роскошь.

Она разлила чай и присела вместе со мной за столик.

— Признавайся, — добродушно попросила хозяйка, — зачем мне глазок залепила?

Я достала из сумочки красную книжечку сотрудника ФСБ и молча протянула ей. В своё время я приобрела её у расторопного юноши метро. С виду она похожа на настоящую, даже фотография есть с печатью. Но это — типа прикола. Профессионал сразу определит фальшивку. А на простых людей действует безотказно. Часто ли они видят настоящие документы? Я тогда себе накупила всяких удостоверений: и сотрудника налоговой инспекции, и работника санстанции, и прочих. В моей работе частного детектива иногда использую. Помогает.

Вера Евстигнеевна внимательно прочитала содержание удостоверения и как-то странно на меня посмотрела. Я даже загордилась. Ещё бы! Пусть себе думает, мол, с виду хрупкая, а — сотрудница таких серьёзных органов.

— И к кому же ты за этим приходила?

— К Петру Грибову.

— Давно пора! А что, заказал кто или вы там сами?

— Вот это я бы и хотела выяснить.

— Опоздала ты, милая. Убили его. Догулялся кобель ненасытный!

Какие-то смутные подозрения родились у меня в голове. Я взяла удостоверение из рук женщины и обомлела! О, Боже! Я всё перепутала! Книжечка, вроде, такая же, но там большими чёрными буквами было напечатано: «Опытный специалист по кастрации».

— Нет, нет, это не то! — я залилась краской и судорожно начала искать в сумочке нужный документ.

Но в ней, как и в голове, царил полный беспорядок. В сумке полно отделений, можно ведь всё аккуратно разложить. Руки не доходят. Вот! В этом наша главная ошибка. Доходить должны ноги, а руки делать. Наконец нашлась нужная книжица. И снова лицо у Веры Евстигнеевны вытянулось. Я на всякий случай ещё раз перепроверила надпись. Нет, теперь всё точно: сотрудник ФСБ.

— Так это… Евстолья… Анатольевна, — проговорила явно испуганная женщина, — я вчера Вашим… милиции… всё рассказала.

— Вера Евстигнеевна, не надо волноваться. Я расследую это дело в несколько ином ракурсе. И мы просто побеседуем с Вами мирно и без протокола. Согласны?

— Да я, собственно говоря, ничего и не знаю. Вчера, как назло, ушла с утра, а когда вернулась, тут уже всё случилось. И глазок тоже был залеплен жвачкой. А когда ты… Вы… сегодня снова замазали мне обзор, я подумала, что явилась его очередная лахудра и не хочет, чтобы ее видели. Еще хотела Вас подлечить, копеечку какую-то заработать.

— Давайте договоримся так, — предложила я, — сегодня мы не будем заниматься моими зубами, а Вы мне расскажите всё, что знаете. А чтобы компенсировать Ваше рабочее время, я внесу небольшой аванс на будущее.

Зелёная бумажка на столе быстро уговорила жаждущую работы стоматологшу принять моё предложение. И вот что я узнала.

Вера Евстигнеевна Дортман прожила в этой квартире всю свою жизнь. Сюда принесли ее счастливые родители, когда ей было всего несколько дней. Отсюда она пошла сначала в садик, затем в школу и институт, и, наконец, на работу. Здесь она жила с двумя своими старшими сёстрами, которые быстро повыходили замуж и разъехались кто куда за своей судьбой. Отсюда отправились в последний путь дорогие её сердцу отец с матерью. Сюда же она привела скромного, застенчивого студента филологического факультета Борю Дортмана, который, как только увидел масштабы и перспективы московской невесты, тут же лишился и скромности, и застенчивости; и влюбился сразу во всё это. Верочка, не очень избалованная мужским вниманием, не смогла устоять перед таким сладостным напором и уступила. И всё началось сначала: дети, садик, школа. Сейчас дочка с семьёй живут хоть и в Москве, но отдельно. Сын же избрал долю военного скитальца. А Боря, Борис Яковлевич, так и остался застенчивым, то есть жил всю жизнь, как за прочной стеной. И этой стеной, женой, нянькой, мамкой была его Верунька. Именно она тащила на себе весь груз семейно-бытовых проблем. А муж очень удачно приспособился быть большим болезненным ребёнком. Вот и сейчас он уехал в свою провинцию отдохнуть от городской суеты, поправить пошатнувшееся здоровье. А Вере Евстигнеевне приходится подрабатывать частным образом, чтобы помочь и себе, и внукам.

Многие соседи, живущие в многоэтажках, в лучшем случае знают друг друга в лицо и здороваются при встречах. На этом их взаимные познания, как правило, и заканчиваются. Но с Грибовыми Дортманы не только дружили, а даже чуть не породнились. Их Яшенька с Петром Грибовым ходили в один класс и проводили вместе большую часть времени. А Лизонька, младшая от них на три года, вначале просто игнорировалась и не допускалась в их компанию. Но с наступлением пубертата, то есть периода полового созревания, с Петюней начало твориться что-то невообразимое. Основным смыслом его существования стало общение с противоположным полом. Этот пубертант подстраивал ситуации, создавал обстоятельства, выдумывал эротические игрища, которые плавно, а то и резко переходили в сексуальные. Не минула сей участи и наивная Лизонька. Однажды их случайно застали в одной постели. На экстренном семейном совете обеих заинтересованных сторон было решено не делать из этого трагедии, а в будущем оформить всё официально. Но к счастью, это не вылилось в какие-то конкретные проблемы. А вскоре половой озорник и вовсе переметнулся на другие соблазнительные субъекты. Лизонька немного погрустила и тоже не осталась без внимания.

Сексуальная энергия бурлила в молодом Грибове крутым кипятком. Он бросался на всё, что только шевелилось. В тот вечер, когда он однажды проходил по парку, в кустах шевелилась Инночка Рисухина. Она присела под кустиком, видимо, с целью сорвать листочек для своего очередного гербария, так как была натурой художественной, открытой для красот окружающего мира. Но Петя, очевидно, открыл ей такие пласты непознанной природы и именно в ней самой, что радостно ошеломлённая девушка не захотела ограничиваться этой случайной встречей в парке. Их отношения продолжились и дальше, но только на этот раз, к сожалению, для дамского соблазнителя, имели соответствующие последствия. Узнав о беременности дочери, отец Инночки, известный художник Александр Иванович Рисухин, сразу взял в оборот метнувшегося было в сторону нашкодившего Донжуана; причём довольно-таки круто. И Грибов понял, что его сексуально беспорядочной жизни настал конец, а его самого насильно втискивают в узкие семейные рамки. Но деваться было некуда. К этому времени он уже окончил институт и работал психологом в одной брачной конторе. Родители его три года назад погибли в автокатастрофе, а сестрёнка Полина, младшая на десять лет, жила у бабушки. Так что молодая жена с сыном поселились в его квартире. Но примерного семьянина из него всё-таки не получилось. И, устав от его постоянных загулов, оскорблённая до глубины души, Инночка забрала сына и ушла в свой мир, полный надежд и радостных ожиданий. А Грибов, как узник, вырвавшийся на свободу, полностью отдался своей стихии. В его квартиру тёк нескончаемый поток желающих насладиться сладостной свободой. Причём, Петруня имел дело исключительно с незамужними особами, не желая, скорее всего, омрачать своё радостное состояние ненужными ему разборками. Но, наверное, всё-таки на кого-то нарвался. И вот, поплатился за это жизнью.