Харри заметил, что Беата избегает называть имя Тома Волера.

— Гм. Анализ крови уже готов?

— Угу. — Беата кивнула. — Парень был чист, во всяком случае не после дозы. То есть в полном рассудке, способный совершить самоубийство. Почему ты спрашиваешь?

— Мне выпало счастье сообщить эту новость родителям.

— О-о-ох! — хором выдохнули Лённ и Халворсен. Такое с ними случалось все чаще, хотя роман их длился всего полтора года.

Начальник уголовной полиции кашлянул, все обернулись к столу с подарками и замолчали.

— Бьярне просит слова, — сказал начальник, качнулся на каблуках и, выдержав паузу, добавил: — И мы его охотно предоставим.

Народ захихикал. Бьярне Мёллер осторожно улыбнулся начальнику:

— Благодарю, Турлейф. И спасибо тебе и начальнику полиции за прощальный подарок. И особое спасибо вам всем — за роскошную картину.

Он кивнул на стол с подарками.

— Это от всех? — шепнул Харри Беате.

— Да. Скарре и еще кто-то собирали деньги.

— А я и не слыхал.

— Наверно, они про тебя забыли.

— А теперь я сам вручу подарки, — сказал Мёллер. — Как говорится, из наследства. Во-первых, вот эту лупу. — Он поднес ее к лицу, и все засмеялись при виде оптически искаженных черт бывшего комиссара. — Ее получит девушка, которая стала таким же хорошим следователем и полицейским, как ее отец. Почестей за свою работу она не получает, но именно благодаря ей наш отдел действует быстро и оперативно. Как вам известно, ее изучали специалисты, так как она редкий случай так называемой fusiform gyrus, а это значит, что она запоминает любое лицо, какое когда-либо видела.

Харри заметил, что Беата покраснела. Она не любила обращать на себя внимание, особенно этой своей редкой способностью, в силу которой ее постоянно привлекали к опознанию рецидивистов на скверных видеопленках с мест грабежей.

— Надеюсь, — продолжал Мёллер, — ты не забудешь это лицо, хоть и не увидишь его некоторое время. А если вдруг усомнишься, можешь воспользоваться вот этой штукой.

Халворсен легонько подтолкнул Беату в спину. А когда Мёллер, вручив лупу, еще и обнял ее, грянули аплодисменты, и у Беаты даже лоб залился краской.

— Далее, мое рабочее кресло. Ведь насколько я понял, мой преемник Гуннар Хаген затребовал новое, из черной кожи, с высокой спинкой и всем прочим. — Мёллер улыбнулся Гуннару Хагену, но тот в ответ лишь кивнул, без улыбки. — Кресло переходит к полицейскому из Стейнхьера, которого посадили в один кабинет с нашим самым главным скандалистом. На сломанный стул. Думаю, Младший, это тебе кстати.

— Ура! — сказал Халворсен.

Все засмеялись, повернулись к нему, Халворсен тоже засмеялся.

— И наконец, в помощь тому, к кому у меня совершенно особенное отношение. Моему лучшему следователю и самому страшному кошмару. Человеку, который всегда руководствуется собственным чутьем, собственным планом и — к сожалению для нас, пытающихся собрать вас утром на совещание в точно определенное время, — собственными часами. — Мёллер вынул из кармана наручные часы. — Надеюсь, они помогут тебе жить в том же времени, что и все остальные. По крайней мере, синхронно со всем отделом. И, Харри, многое тут заключено между строк.

Жидкие аплодисменты. Харри вышел вперед, принял подарок — часы незнакомой марки на простеньком черном кожаном ремешке.

— Спасибо, — сказал он.

Они обнялись.

— Я поставил их на две минуты вперед, чтобы ты не опаздывал, — шепнул Мёллер. — Больше никаких увещеваний, поступай, как считаешь нужным.

— Спасибо, — повторил Харри. Ему показалось, что Мёллер обнимал его слишком крепко и долго. Он напомнил себе выложить на стол собственный подарок, прихваченный из дома. К счастью, он не вскрыл пластиковую обертку с диском «Все о Еве».

Юн отыскал Роберта на Хиркевейен, на заднем дворе «Фретекса».

Прислонясь к дверному косяку и скрестив руки на груди, Роберт наблюдал за грузчиками, которые таскали из машины на склад черные пластиковые мешки. Грузчики выпускали изо рта белые облака пара и брань на разных языках и диалектах.

— Хороший улов? — спросил Юн.

Роберт пожал плечами.

— Народ рад расстаться со всем летним гардеробом, чтобы на будущий год закупить новый. А нам-то сейчас нужны зимние вещи.

— Парни у тебя сущие варвары на язык. Что, параграф двенадцатый?

— Я вчера прикинул. Тех, кто отбывает тут наказание, вдвое больше, чем таких, что приняли Иисуса.

Юн улыбнулся:

— Целина для миссионера. Надо бы ее поднять.

Роберт окликнул одного из грузчиков, который поднес ему пачку сигарет. Роберт сунул в зубы гвоздик без фильтра.

— Вынь сигарету, — сказал Юн. — Солдатский обет. Нагоняй ведь заработаешь.

— А я закуривать не собирался, братишка. Ты чего пришел-то?

Юн пожал плечами:

— Да так, поболтать.

— О чем?

Юн коротко хохотнул:

— По-моему, обычное дело для братьев иной раз поговорить.

Роберт кивнул, выплюнул табачную крошку.

— Твое «поговорить», как правило, сводится к наставлениям о том, как мне жить.

— Да ладно тебе.

— А что же тогда?

— Ничего! Просто узнать хотел, как твои дела.

Роберт вынул сигарету изо рта, сплюнул в снег. Потом поднял голову, прищурясь взглянул на облачную пелену, белую и высокую.

— Мне до чертиков надоела эта работа. До чертиков надоела квартира. До чертиков надоела эта сухарь и ханжа, капрал, которая тут заправляет. Не будь она такая противная, я бы… — Роберт ехидно ухмыльнулся, — трахнул эту каргу в наказание.

— Холодно, — сказал Юн. — Может, зайдем внутрь?

Роберт провел брата в крохотную контору, сел в жесткое кресло, кое-как поместившееся между заваленным бумагами столом, узеньким окошком с видом на задний двор и красно-желтым флагом с эмблемой Армии спасения и девизом «Огонь и кровь». Юн снял со стула кипу бумаг, частью пожелтевших от старости; стул этот, как он знал, Роберт умыкнул в студенческой корпорации «Майорстюа», расположенной за стеной.

— Она говорит, ты прогуливаешь, — заметил Юн.

— Кто?

— Капрал Руэ. — Юн кисло усмехнулся. — Карга.

— Господи, она, стало быть, звонила тебе, да? — Роберт поковырял складным ножом стол, потом воскликнул: — Ой, я же совсем забыл, ты ведь у нас новый управляющий, шеф всей лавочки!

— Пока никого не выбрали. С тем же успехом могут назначить Рикарда.