Старушка открыла дверь, которая вела в спальню, и со свойственной пожилым осторожностью медленно поднялась по лестнице. Собравшиеся внизу услышали, как она тихо зовет своего сына по имени.

Прошло две или три минуты, и они увидели, как старушка спускается — одна. На лице ее не было ни улыбки, ни сожаления, она выглядела ошеломленной и сбитой с толку.

— Я не могу его разбудить, — жалобно пролепетала она. — Он так крепко спит. Он утомлен. Я трясла его за плечо, но он все не просыпается.

Когда она остановилась и с мольбой огляделась вокруг, другая пожилая женщина сжала ее руку и подвела старуху к стулу. Двое мужчин быстро поднялись по лестнице. Они отсутствовали совсем недолго, а затем спустились, огорченные и растерянные. В словах не было нужды. Женщины издали тихий, полный отчаяния стон, который подхватила, вторя ему, собравшаяся снаружи толпа. Ибо единственный человек, который мог вернуть упокоение их сердцам, избежав опасностей морских глубин, спокойно умер в своей постели.

Колодец

I

Двое мужчин, двоюродные братья, беседовали в биллиардной комнате старинного загородного дома. Унылая игра подошла к концу, и теперь они сидели возле открытого окна, глядя на раскинувшийся внизу парк, и вели праздный разговор.

— Осталось недолго, Джим, — произнес один из них. — Недель через шесть тебе все это наскучит, и ты будешь проклинать того, а точнее ту, кто выдумал медовые месяцы.

Джим Бенсон вытянул длинные ноги, устраиваясь в кресле, и что-то проворчал в качестве возражения.

— Никогда этого не понимал, — продолжал Уилфред Карр, зевая. — Такое мне не по нутру: на себя-то вечно денег не хватает, что уж говорить о двоих. Будь я богат, словно Крез, быть может, я придерживался бы иного мнения.

В последних словах заключался особый смысл, поэтому кузен предпочел воздержаться от ответа. Он продолжил смотреть в окно и медленно курить.

— Я не так богат, как Крез… или ты, — подытожил Карр, наблюдая за ним из-под прищуренных век, — я устремляю свою одинокую лодку по реке Времени и, привязывая ее у дверей то одного, то другого приятеля, вкушаю их обеды.

— Будто в Венеции, — заметил Джим Бенсон, по-прежнему глядя в окно. — Вот и славно, Уилфред, что у тебя есть эти двери, обеды… и друзья.

Карр хмыкнул.

— А все-таки, если серьезно, Джим, — медленно произнес он, — повезло тебе, очень повезло. Будь на свете девушка лучше Олив, хотел бы я на нее посмотреть.

— Да, — тихо согласился его собеседник.

— Она необыкновенная, — продолжал Карр, уставившись в окно. — Добрая, нежная. Думает, что ты — сочетание всех возможных добродетелей.

Он искренне и весело рассмеялся, но Бенсон промолчал.

— При этом она четко различает, что хорошо, а что — плохо, — задумчиво добавил Карр. — Знаешь, мне кажется, что если бы она узнала, что ты совсем…

— Что «совсем»? — с ожесточением переспросил Бенсон, поворачиваясь к нему. — Что «совсем»?

— …не такой, каким кажешься, — закончил его кузен с ухмылкой, которая противоречила словам, — думаю, она бы тебя бросила.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — тихо предложил Бенсон. — Твои шутки порой не отличаются хорошим вкусом.

Уилфред Карр поднялся и, взяв кий со стойки, сделал парочку излюбленных ударов.

— Единственное, о чем я в данный момент могу говорить, так это о своих финансах, — медленно произнес он, огибая стол.

— Давай поговорим о другом, — резко повторил Бенсон.

— А эти две темы связаны, — заметил Карр и, положив кий, присел на краешек стола и поднял взгляд на кузена.

Последовала долгая пауза. Бенсон выбросил окурок сигары в окно и откинулся на спинку кресла, прикрыв веки.

— Понимаешь, о чем я? — наконец спросил его Карр.

Бенсон открыл глаза и кивнул в сторону окна:

— Хочешь отправиться вслед за сигарой?

— Ради твоего же блага я бы предпочел уйти обычным путем, — невозмутимо отвечал Уилфред. — Если я выйду через окно, люди начнут задавать разные неудобные вопросы, а ты ведь знаешь, я человек разговорчивый.

— Пока речь не заходит о моих деньгах, — возразил Бенсон, с видимым усилием сдерживаясь, — можешь говорить, сколько тебе угодно.

— Я в затруднительном положении, — медленно произнес Карр, — чертовски затруднительном. Если в течение двух недель не раздобуду полторы тысячи, то буду вынужден подыскивать новое жилье, причем лучше бесплатное.

— И что изменится? — спросил Бенсон.

— Комфорт будет не тот, — пояснил кузен, — да и адрес похуже. А если серьезно, Джим, одолжишь мне полторы тысячи?

— Нет, — коротко ответил Бенсон.

Карр побледнел.

— Это спасло бы меня от разорения, — хрипло произнес он.

— Я тебе так часто помогал, что мне надоело, — заявил Бенсон, поворачиваясь к нему лицом. — Все было без толку. Если запутался — сам и выбирайся. Не будешь в следующий раз направо и налево раздавать расписки.

— Глупо, признаю, — согласился Карр. — Больше не буду. Кстати, есть у меня кое-какие расписочки на продажу… Нечего усмехаться. Они не мои.

— И чьи же? — полюбопытствовал его кузен.

— Твои.

Бенсон встал с кресла и подошел к нему.

— Это что? — тихо спросил он. — Шантаж?

— Называй, как хочешь, — сказал Карр. — Я собираюсь продать несколько писем, цена — полторы тысячи. Более того, я знаю, что один человек выложит за них эту сумму, лишь бы получить хоть какой-нибудь шанс увести у тебя Олив. Первое предложение я делаю тебе.

— Если у тебя есть письма, подписанные мной, то будь любезен их вернуть, — очень медленно произнес Бенсон.

— Они принадлежат мне, — беспечно возразил Карр. — Получил их от особы, которой ты писал. Должен признать, что не все они выдержаны в рамках приличий.

Бенсон вдруг рванулся вперед и, схватив его за воротник, пригнул к бильярдному столу.

— Отдай письма! — выдохнул он прямо в лицо Карру.

— Они не при мне! — Тот попытался высвободиться. — Я же не дурак. Отпусти, а то подниму цену.

Бенсон приподнял его своими могучими руками над столом, намереваясь, по всей видимости, размозжить братцу голову. Его хватка внезапно ослабла, когда в комнату вошла испуганная служанка с почтой. Высвободившись, Карр поспешил сесть.

— Вот как это произошло, — произнес Бенсон, разыгрывая сцену перед служанкой и забирая у нее письма.

— Теперь меня не удивляет, что за такой поступок ему пришлось заплатить, — подхватил Карр.

— Отдашь письма? — с нажимом вопросил Бенсон, едва девушка покинула комнату.

— Да, по названной цене, — подтвердил Карр, — но я живой человек, и, если ты еще раз вот так схватишь меня своими ручищами, я ее точно удвою. Что ж, оставляю тебя на время, обдумай все хорошенько.

Он взял из коробки сигару и, неторопливо прикурив ее, вышел. Его кузен дождался, пока за ним закроется дверь, и в приступе тихой и оттого еще более ужасной ярости