длинные зубы и большой рот, и я все думал, что если она кого-нибудь покусает, то хорошо, если не до смерти. А еще один тип только и делал, что сидел и молчал. У него была кожа очень светлая, нездорового вида, рубашку он застегивал до самого горла и все только моргал и моргал, а еще у него были большие уши. Потом — Смурф и я. Ну и Бленда Тофт.

«Рисуйте, что хотите», — объявила Бленда Тофт.

Смурф нарисовал девчонку, как она лежит голая на спине, раздвинув ноги. Он неплохо рисовал, и я увидел, что если Бленда Тофт сорвет с себя одежды, уляжется на спину и раздвинет ноги, то будет точь-в-точь как на рисунке Смурфа.

Бленда остановилась за спиной у Смурфа и заглянула ему через плечо.

«Какая красивая, — заметила она. — Твоя знакомая?» «Да», — ответил Смурф. «Очень красивая девочка», — повторила Бленда Тофт.

Потом она остановилась за спиной у того длинного, с тиком. Перед ним лежал чистый лист бумаги, длинный сложил руки на коленях. Он уже миллион раз заточил свой карандаш и так измусолил ластик, что резинка потемнела от пота.

«Ничего не нарисуешь?» — спросила Бленда и отбросила назад длинные волосы. Дылда молча смотрел на нее.

И тут Смурф подкинул свою порнокартинку так, что она приземлилась прямо на лежавший перед длинным листок бумаги.

«Вот тебе тема», — крикнул Смурф. Длинный встал и вышел. Он так и не вернулся в группу Бленды. Не вернулся и Сроджан, после того как хотел поколотить меня: он изломал ручку в куски, а я не дал ему свою. У Сроджана пошла носом кровь, его ненормальный папаша заявился в школу и сказал, что я подверг его сына травле и что он меня пристрелит, если я не прекращу. Никто в это не поверил — ненормальный, что с него взять, но он потом сам застрелился, и Сроджан уехал домой, в Югославию.

Так что вскоре в группе арт-терапии остались только девочка с трусами, полными ворованных конфет, да мы со Смурфом. Девочка без конца малевала уродливых простокарандашных принцесс. Она изображала их в самом углу листа, крошечными буквочками подписывала рисунок и хотела, чтобы Бленда поставила ей оценку.

«Здесь не ставят оценки, — говорила Бленда. — Здесь рисуют, что хотят, обсуждают нарисованное, но оценок не получают». Когда маленькая воришка поняла, что оценки от Бленды не дождешься, то тоже отпала. И остались только мы со Смурфом.

Мы взяли в библиотеке книгу «Искусство любви» и стали рисовать разные позы, как мужчины спят с женщинами. Некоторые рисовать было ужасно трудно. Вроде как тела никак не хотели пристраиваться одно к другому.

Но Бленда нас горячо поощряла и называла «мои маленькие порнографы». Думаю, Смурфа это бесило. Не что она называла нас порнографами, а что «маленькими». Смурф-то вымахал уже выше ее. Однажды, когда я опоздал на группу, он зажал Бленду в угол и пытался полапать ее за грудь; Бленда яростно вывернулась и сказала, что говорить о ее грудях ему можно, а вот трогать — нельзя.

Потом Бленда Тофт закрыла свою арт-терапевтическую лавочку, а в следующем семестре учинила группу, где все со всеми беседовали. Но туда нас со Смурфом уже не звали.

10

О, возлюбленные сестры, о высокочтимые братья! Такова ненависть!

Я стоял на балконе; мне было девять лет. Навозник незадолго до этого переехал к нам, и вот к нему пришли приятели, они пили пиво и смеялись. Какая-то девица с большим ртом, помада с которого размазалась по щеке, погладила меня по голове и спросила, нравится ли мне мой новый папа.

«Мой папа живет в Америке», — сказал я.

Хотя сказал я не совсем так. Я сказал:

«Мой папа живет в Ам-Ам-америке…», потому что я тогда заикался.

Навозник загоготал и передразнил: «Ам-ам-ам-америка. По-людски что, не можешь?» Я вышел на балкон, он вылетел следом за мной. «Что ты сказал?»

«Ничего!»

«Думаешь, я глухой?»

Он схватил меня за ремень штанов, поднял и перевесился за балконные перила. Мы жили на седьмом этаже. «Еще хоть раз назовешь меня Навозником — и отправишься в полет». Девица с помадой на щеке завизжала Мама вышла на балкон.

«Навозник!» — сказал я, как только он поставил меня на пол.

Я обернулся и через балконную дверь увидел Курта. Тот закатал одну штанину и пытался уколоться в вену где-то между коленом и ступней. Икру затянул галстуком; нога вся в язвах. Кошмар. Курт гримасничал — похоже, ему было больно.

Я поднял глаза и посмотрел на звезды. Fly Me to the Moon — эту мелодию Курт ставил нам, когда нам было двенадцать и мы думали, что круче его в мире нет.

Из-за облачка светила луна. Облачко было маленькое, прозрачное, едва прикрывало луну.

В дверь позвонили.

Я обернулся и посмотрел на Курта, который ковырял шприцем в икре.

— Открыть?

— Подожди.

Он попытался уколоться, опять загримасничал.

— Курре! — завопили за дверью. — Это я, Смурф! Курт посмотрел на меня.

— Открой, — попросил он, и я впустил Смурфа. Тот сразу же уперся мне в грудь своими ручищами и толкнул в гостиную, где над дозой мучился Курт. Смурф швырнул рюкзак на пол и припер меня к стенке.

— Где он?

— У меня нет.

— Давай его сюда.

Он снова толкнул меня, и я ударил его под рукой.

— Не дерись, — сказал я.

— Отдай его мне!

Смурф так прижал меня к стенке, что я стукнулся головой.

— Давай сюда, — повторил он и вновь толкнул меня, но я отступил в сторону и нанес ему в плечо прямой левый.

— Не дерись со мной, Смурф! — Я сделал вид, что сейчас врежу ему в нос. Он всегда был тугодум, вот и не отступил, а шагнул ко мне, тяжело, некрасиво — неритмично, бездумно. Просто пер на меня, вытянув ручищи. Я нанес ему обманный удар по щеке — не сильный, просто чтобы он уяснил: лезть ко мне не надо.

— Не дерись со мной!

— Отдай, иначе сам возьму. — Смурф намеревался вцепиться мне в руку ниже локтя. Но я отступил и нанес ему два прямых левых. Он зашатался, а я приблизился вплотную и впечатал правый хук ему в грудь; я услышал, как из Смурфа выходит воздух, и он завалился на Курта, который так и сидел на диване со шприцем. Смурф разевал рот, силясь вдохнуть, Курт орал, а я рывком распахнул дверь и понесся вниз по лестнице, через ступеньки и дальше, к станции метро. Успел вскочить в один