Эвелин хотелось закрыть лицо руками, выскочить из грузовика и броситься бегом обратно, в свою комнату. Господи, да она просто сумасшедшая! Сама, по собственной воле села в этот грузовик и теперь вынуждена выслушивать эти пошлости.

Но тут она подумала, что все самое страшное заключается лишь в ее реакции на Уиклоу, а не в том, что он говорит или делает. Возможно, он вовсе и не думает ни о чем непристойном! А вот если она будет продолжать в испуге закатывать глазки, то и впрямь может заставить полковника расстегнуть джинсы…

Чем же он так растревожил ее, как ни один другой мужчина до этого? Может, всему виной мощный заряд сексуальности, тлеющий под маской вежливой холодности?

Ну что ж, остается надеяться, что Уиклоу не заметил ни ее смятения, ни пламени, которое он разбудил в ее душе.

А Том был весьма доволен, что догадался надеть темные очки — он мог спокойно разглядывать Эвелин, не боясь насторожить и отпугнуть ее.

Она все-таки нацепила лифчик, черт ее возьми! Но тонкая ткань не скрыла от его глаз каменной твердости ее сосков. Малышка явно возбуждена — и весьма расстроена. Том чувствовал ее напряжение, заметил слабую дрожь ее тела. Взгляд его снова остановился на ее груди, и он крепче сжал руль, пытаясь справиться с искушением коснуться губами этих твердых бутонов.

До чего же она восприимчива и чувственна! И даже не догадывается об этом! Если она возбудилась от такого невинного намека, то что будет, когда они наконец окажутся в постели!

Том чувствовал, что если чуть подольше посмотрит на ее соски, то джинсы его просто лопнут от натяжения. А что если прямо сейчас остановить грузовик у обочины? Нет, девочка еще не готова к этому. Чтобы не совершить ошибки, Том постарался больше не смотреть на нее до самой пиццерии.

Уиклоу припарковал машину, выключил зажигание, потом снял очки и бросил их на щиток.

— Что ты хочешь?

Лучше бы он спросил это по-другому. Эвелин наклонилась, чтобы прочитать меню, вывешенное на стенде, и, решительно сдвинув брови, попыталась сосредоточиться на выборе заказа.

В воздухе стоял тяжелый густой аромат поджаривающихся чизбургеров, лука и жареного картофеля.

Интересно, почему чем вреднее еда для желудка, тем аппетитнее ее запах?

— Большой чизбургер и коктейль.

Уиклоу нажал кнопку переговорного устройства и заказал два чизбургера. Потом повернулся к Эвелин, так что его широкие плечи упирались в стекла грузовика, и просто сказал:

— Я собираюсь поцеловать тебя, когда мы вернемся на базу.

Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, сердце ее бешено колотилось.

— Я хочу чизбургер с луком. И чтобы было как можно больше лука!

— Не бойся, я не собираюсь тискать тебя, — невозмутимо продолжил Том. — Один невинный поцелуй возле твоей двери, ведь там наверняка будут проходить люди, они должны увидеть нас. Я даже не стану обнимать тебя, если ты этого так не хочешь.

— Я вообще не хочу, чтобы ты целовал меня! — ответила Эвелин, отодвигаясь подальше и сердито глядя на него.

— Но мне придется это сделать. Все ждут от нас определенных действий.

— Какое мне дело до того, кто чего ждет! Я согласилась на этот балаган только для того, чтобы меня оставили в покое, а не для того, чтобы целоваться с тобой!

— Ты вообще не любишь целоваться?

Она мрачно уставилась на него. Правильным ответом было бы: нет, я люблю целоваться, но только не с тобой… Однако это было ложью, причем шитой белыми нитками. Ее сердечко трепетало, как у викторианской девственницы, при одной мысли о предстоящем поцелуе, и уж конечно, ей не удастся скрыть это от Уиклоу. Эвелин подумала, что ложь действует эффективно только, когда ее преподносит человек беспристрастный и незаинтересованный.

Но, с другой стороны, сказать правду — это самое худшее из всего, что можно сделать. Нет, нет и нет, она ненавидела все эти отвратительные слюнявые лобзания, которые доставались ей в то время как она брыкалась и царапалась, словно пантера, чтобы избежать их. Но теперь Эвелин чувствовала, что поцелуй Уиклоу заставит ее потерять голову, она боялась только одного — что ей слишком понравится это занятие.

Она так ничего и не ответила ему… Помолчав, он мягко пояснил:

— Когда мы подъедем к твоему номеру, ты откроешь дверь, потом повернешься и протянешь мне руку. Я возьму ее, наклонюсь и поцелую тебя. Это будет не долгий страстный поцелуй, но и не дружеское чмоканье, согласна? Что скажешь о трех секундах? А потом я отпущу твою руку и пожелаю тебе спокойной ночи. На нашей базе столько народу, что нас непременно кто-нибудь увидит, и на следующий день все будут знать, что между нами все очень серьезно.

Эвелин откашлялась.

— Три секунды?

Что ж, это действительно не очень долго. Может, ей удастся не выдать себя за три секунды?

— Только три секунды, — повторил Том.

Чизбургер и чипсы были восхитительны. Это напомнило Эвелин детство. Всего несколько раз в жизни ей разрешили погостить у брата матери и его жены. Они были лет на десять моложе ее родителей, и дядя Чарли неизменно угощал Эвелин самым огромным гамбургером, какой только она могла съесть. А потом ее ждало мороженое, еще одно запрещенное дома лакомство. Родители разрешали ей только шербет или замороженный йогурт, но никогда мороженое. Эвелин подумала, что, если бы не дядя Чарли, она выросла бы, так и не узнав прелестей дешевой еды. До сих пор эта пища казалась ей особым лакомством, которое она редко себе позволяла.

Когда с чизбургерами было покончено, Уиклоу улыбнулся и спросил:

— Ты когда-нибудь играла на деньги?

— Нет. Я ни разу не была в казино.

— Тогда просто необходимо попробовать.

Он завел мотор, и скоро они уже катили по центральной улице — вереницы неоновых огней освещали их путь. Огни мерцали, переливались и рассыпались каскадами света: бесконечно лились неоновые струи, зазывая всех и каждого хоть разок попробовать то, что они так лучисто рекламировали.

Больше всего народа толпилось возле казино, но в основном это были просто праздные зеваки, туристы. Одеты все были пестро и разнообразно, пляжные шорты и бермуды соседствовали с роскошными вечерними туалетами.

— Ты любишь рисковать? — спросила Эвелин у Томаса.

— Я никогда не рискую.

Она недовольно фыркнула.

— Глупости! Вся твоя жизнь — сплошной риск. Я была сегодня утром в контрольном отсеке, припоминаешь? Угол атаки в восемьдесят градусов и перегрузки свыше десяти — все это трудно назвать спокойной жизнью!

— Это не риск. Конструкция «Крошки» дает нам возможность идти под неограниченным углом атаки, но ведь ее возможности мертвы до тех пор, пока мы не научимся использовать их. Моя работа заключается в том, чтобы проверить, соответствует ли машина своим техническим возможностям. Естественно, что это невозможно, если делать на «Крошке» только то, что мы уже делали на R-25.