Не вставая со стула, он одной рукой нажал на кнопку стоящей на подоконнике кофеварки, а другой извлек пластиковую папку из верхнего ящика стола. В папке оказались фотографии – немного, десять снимков. И на каждом – два лица, которые (я это поняла, признаюсь, не сразу) принадлежали одному и тому же человеку. Классика жанра – «до» и «после».

На одном из снимков снулая грузинка с жирно подведенными глазами безо всякого выражения смотрела в объектив. На другой фотографии она же улыбалась в камеру, преображенная. Куда-то подевались намечающийся двойной подбородок и мешки под глазами. Грузинка белозубо улыбалась и таращилась в фотообъектив с выражением ничем не омраченного счастья на молодом, свежем лице.

– Хотите сказать, что это не фотошоп?

– Обижаете, – уголками губ усмехнулся Кахович, – но у нее немного другая ситуация. Борьба со старением – естественный процесс. В наше время быть старой и морщинистой не просто неприлично, но и унизительно.

– Интересная теория, – хмыкнула я, – мне всегда внушали, что унизительно быть подлой и мелочной.

– Одно другому не мешает. Интересная вы девушка, Алиса. И совсем не похожа на других клиенток вашего возраста.

Это была распространенная до оскомины форма заигрывания, но услышать такое все равно отчего-то было приятно.

– В чем же мое отличие?

– Знаете, что такое дисморфофобия, Алиса?

Я смущенно промолчала.

– Патологическая неудовлетворенность собственным внешним видом при отсутствии видимых уродств. Вот только что у меня была девушка. Красивая, надо сказать. Яркая. Наверняка вы обратили на нее внимание.

Он явно говорил о девушке-попугае.

– Восемь операций на лице, три на груди, две липосакции. Уговаривает меня в очередной раз поменять имплантанты. Раньше ее не устраивала форма, теперь – размер.

– Вы уверены, что не обязаны хранить врачебную тайну? – немного удивилась я. Интересно, а меня словоохотливый доктор тоже намерен светски обсуждать с другими пациентками.

– Не волнуйтесь, это особенный случай, – усмехнулся Кахович, – девушку зовут Наталья, и она совсем не скрывает, что с собою сотворила. Можно сказать, она живая реклама моей клиники. Приходит и треплется в коридоре с ожидающими, опытом делится. Но я, кажется, отклонился от темы. Так вот, Наталья – классический пример дисформофобии. Она никогда не будет довольна собой, сколько бы операций мы ни провели. А вы, как я вижу, не страдаете от нелюбви к себе.

– Я считаю себя некрасивой, – честно призналась я.

– Но это вам никогда не мешало, не так ли?

– Что-то я не понимаю. То вы говорите, что мне не помешали бы новые нос и губы, а теперь пытаетесь отговаривать, так, что ли?

– Ну что вы, – мягко улыбнулся Кахович, – если хотите знать, я убежденный фанат пластической хирургии. Когда-нибудь, возможно, я даже расскажу вам, почему. Но на первой консультации я всегда ставлю воображаемый знак вопроса… – он помолчал, а потом, вкрадчиво улыбнувшись, добавил, – таковы правила нашей клиники, Алиса.

На мое лицо был направлен ослепительный свет лампы-лупы. Зайдя в кабинет, я смущенно проблеяла, что целью моего визита является… ну, допустим, нос, – после чего Кахович уверенно перехватил инициативу в свои простерилизованные руки.

Почему-то в глубине души я надеялась, что Кахович, возможно, примется меня отговаривать. Не избалованная комплиментами полузнакомых мужчин, я бы с интересом выслушала монолог о преимуществе внутренней красоты. Ведь выгнал же он Наталью!

Но ничего подобного не произошло.

– Нос, значит, – задумчиво протянул Владимир Михайлович.

Я обреченно кивнула.

– На вашем месте я бы подумал и о губах. Ваш типаж украсят сочные губы.

* * *

То ли мушкетерами мы себя чувствовали, то ли гардемаринами, то ли беззаботными пассажирами «Титаника», поднимающимися на борт.

Выйдя из кабинета Каховича, я обнаружила, что и Ксения, и Наташа ждут меня в коридоре. И это меня (вот странно!) почти не удивило. Словно мы подписали невидимый и нерушимый контракт, который обязывал отныне делить натрое все пластические проблемы. Правда, в тот момент я так до конца и не поняла, зачем наше скромное общество могло понадобиться Наташе – ведь она была постоянной клиенткой клиники и сама могла выступать в роли консультанта по любому вопросу, связанному с пластической хирургией. Но потом, познакомившись с ней поближе, я поняла, что Наташке было просто очень одиноко. За небрежно предложенную дружбу она ухватилась как утопающий за соломинку.

Возле ворот Наталью ждал БМВ-7 стального цвета. Предупредительный водитель в сером пиджаке распахнул перед ней дверь, из кожаного салона пахнуло дорогими духами и ванильным ароматизатором.

– Девчонки, – вдруг обернулась к нам обладательница этой роскоши, – а вы очень спешите?

Мы с Ксенией переглянулись. Мне спешить было некуда – мои выходные дни состояли из медлительных резиновых часов, заполненных бессмысленными шатаниями по городу, чтением всякой низкопробной ереси и бессмысленным штудированием программы телепередач.

– Может быть, рванем в один ресторанчик? Познакомимся поближе, поболтаем!

В ее предложении было столько искреннего энтузиазма, что мы просто не могли отказаться. Потом я привыкла к этой Наташкиной манере – она манипулировала окружающими словно марионетками и всегда могла тем или иным способом заставить всех делать то, что хочет она, принцесса.

Это она настояла, чтобы мы отправились в модный суши-бар на Садовом кольце. Ни у меня, ни у Ксении не было свободных денег, но Наталья и слушать не пожелала о демократичном кафе «Му-Му», где привыкли перекусывать московские девушки из middle-class.

– Я вас угощаю, – царственно объявила она, а потом, чтобы мы не чувствовали себя неловко, добавила, – ну пожалуйста! Пожалуйста! У меня почти нет подруг, а вы выглядите так, как будто бы с вами можно иметь дело.

И вот за поеданием роллов с крабами и сыром «Филадельфия» мы осторожно вскрывали личные файлы друг друга. Жердь оказалась, разумеется, фотомоделью на грани прозябания и потенциальной славы – нам было гордо продемонстрировано увесистое портфолио. На каждой страничке альбома – фотография совершенной красавицы, и невозможно было представить, что все это – один и тот же человек, а именно наша новоявленная подруга Жердь.

Девушка-попугай ничем особенным не занималась – проматывала в свое удовольствие деньги банкиров-родителей. Круглосуточный отпуск, ясный ум, омраченный одной-единственной проблемой – на что бы потратить выдаваемый каждый месяц денежный ресурс. Она и в самом деле перенесла одиннадцать пластических операций, о чем рассказывала с какой-то болезненной гордостью.

Ну а я… Что я могла о себе сказать? Порадовать их душещипательной историей о том, как я сбежала из дома в поисках свободы и в итоге оказалась в тупике? Сентиментально всхлипнув, рассказать о единственном роковом мужчине своей жизни? Или о своих родителях, с которыми не виделась несколько лет? О своей «увлекательной» работе продавщицы искусственных членов?