поведения не объясняет, как эти самые поведения взаимосвязаны или что способствует их появлению. Мы можем обозвать что-то зависимостью, потому что это что-то напоминает другой феномен, известный как зависимость. Но это все равно не значит, что мы знаем, что такое зависимость. Чтобы разобраться во всей этой концептуальной путанице, нам нужен новый язык.

3

Зависимость строится на внимании. Это аксиома для всех боссов социальной индустрии. Мы концентрируемся на том, что доставляет удовольствие, на «наградах». В экономике внимания платформы социальной индустрии ведут нескончаемую войну за право манипулировать нашим вниманием в реальном времени.

Президент-основатель Facebook Шон Паркер привел в пример массу исследований, утверждая, что соцсетям удалось достичь таких результатов только благодаря желанию людей получить «дозу дофамина». Их механизм регулярно производит эти самые дозы в виде лайков, а мигающие красным уведомления вызывают такое же нервное возбуждение, как три колокольчика в ряд на экране игрального автомата. По словам антрополога Наташи Дау Шулль, которая основывается на собственных исследованиях азартных игр, как только такая неестественно большая доза дофамина попадает в мозг, «мы теряем волю». Наш мозг, не приспособленный эволюцией к такому приливу, «перегружается и не знает, что делать». Нора Волкова, доктор Национального института США по изучению злоупотребления наркотиками, настаивает: «Зависимости без дофамина не бывает».

И, верна эта дофаминовая теория или нет, но методы, на ней основанные, кажется, работают. Адам Альтер, психолог, изучающий онлайн-зависимость, проанализировал все данные, собранные приложением Moment, которое отслеживает использование смартфонов. Около 88 % пользователей проводят «в среднем четверть времени своего бодрствования за телефоном»[9]. К удивлению Альтера, сам он, как оказалось, проводил за смартфоном по три часа в день и брал его в руки в среднем по 40 раз в сутки. При этом его поведение относительно умеренное: согласно исследованию, проведенному в 2013 году, средний пользователь проверяет телефон 150 раз в день, по другим данным, человек касается экрана своего смартфона не меньше 2617 раз в сутки. Один из недавних опросов показал, что каждый десятый пользователь не расстается с телефоном даже во время секса. Но для Альтера, как и для большинства из нас, наживка настолько неприметна и соблазнительна, что жертва даже не замечает, как попадается на крючок.

Тем не менее не все согласны с дофаминовой теорией. Марк Льюис, нейробиолог и бывший героиновый наркоман, весьма трогательно описал, как ему удалось избавиться от пагубного пристрастия, чем несказанно помог развитию изучения зависимости. В своей книге «Биология желания» он утверждает, что быть зависимым – не значит принимать то или иное вещество. Зависимость – это «мотивированное повторение»[10] мысли или поведения. Изначальной мотивацией может быть перспектива ощущения кайфа или желание избавиться от депрессии. Но по мере частого повторения этого действия такое поведение приобретает свою собственную мотивацию.

Такое возможно, говорит Льюис, в силу принципа работы нашего мозга. Миллиарды миллиардов нервных клеток, которые отвечают за мысли и эмоции, претерпевают постоянные изменения. Одни клетки умирают, появляются новые. С практикой одни синапсы становятся более эффективными, позволяя улучшать связи, другие – нет. Повторяя одну и ту же мысль или модель поведения, мы даем возможность одним синапсам и связанным с ними клеткам развиваться, в то время как неиспользуемые клетки отмирают или теряют эффективность. Мы меняем «нейронные взаимосвязи», «нейронную сеть» желаний. Чем чаще мы повторяем действие, тем сильнее мы приучаем мозг к последующим повторениям. Мы создаем поле внимания. Как говорит Льюис, «что возбуждается вместе, то становится взаимосвязанным».

С другой точки зрения, с точки зрения смысла, можно сказать, что зависимость – это искаженная форма любви. Это безрассудное пристрастие к чему бы то ни было, что постепенно все больше и больше завладевает нашим разумом. Оно накладывает вето на другие увлечения, желания и мечты. Оно завладевает вниманием, когда внимание обусловливается экономическим дефицитом. Оно узурпирует нашу оригинальность, когда целью в жизни становится иметь доступ к объекту, оставаться к нему как можно ближе. Для Щебечущей машины это хорошо: мы продолжаем писать. В экономике внимания зависимость – это не столько кнут, сколько режим производства.

Все, что настолько захватывает наше внимание, должно быть объектом безудержных фантазий. Например, в художественной литературе о наркоманах наркотики представлены как магические, сказочные объекты, создающие все из ничего, игнорирующие законы физики. Или так кажется на первый взгляд. Знаменитая «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум»[11] Томаса Де Квинси, к примеру, отличается от других книг своей утопической атмосферой. После первой дозы он открыл для себя «секрет счастья», «взлет души из самых глубин», «бездну божественного наслаждения», «апокалипсис внутреннего мира», восторг, который «можно было закупорить в бутылке и носить с собой». Он открыл для себя волшебные бобы, гуся, несущего золотые яйца, лен, вплетенный в золото – изобилие эмоций. Подарок, сравнимый разве что с неизмеримым блаженством, в погоне за которым мистики всех конфессий прошли через невероятные физические и душевные страдания.

Но как только действие наркотика ослабевает, фантазии мрачнеют. Когда католический мистик и поэт Фрэнсис Томпсон воспевал «Мак», источник своих «увядших фантазий», он будто бы превратился в бесталанную шелуху для магического вещества:

Сонный цветок клонит голову в рожь,

Голова его полна фантазий, как колосья ржи хлебом.

[. .]

Я склоняю меж них свою никчемную голову,

Я даю лишь фантазии, а они дают хлеб.

[. .]

Любовь! Я падаю в лапы Времени:

Но живет в этой лиственной рифме

Все, что ценит мой мир —

Мои увядшие фантазии, мои увядшие мечты.

Голова, истинный источник его фантазий, словно цветок, стала «никчемным», повядшим коконом для опиума. Он доверил оставшуюся творческую силу наркотику. Наркоманы склонны фетишизировать объекты своего пристрастия. Они приписывают им могущество и огромную власть, которой те не обладают. В то же самое время они нищают как личности: наркоман настолько же беден, насколько богат объект его вожделения.

Судя по всему, Щебечущая машина обладает похожими магическими свойствами. Технология никогда не была просто технологией. Это всегда мир глубоких эмоциональных привязанностей. Щебечущая машина обещает нам безлимитный доступ ко всему, позволяет возвыситься над простыми смертными. Именно так телекоммуникационная компания MCI продавала двадцать лет назад интернет. Люди могли обмениваться мыслями. Больше нет ни расовых, ни гендерных, ни возрастных, ни физических различий. «Есть только мысли, – с придыханием повторял рекламный ролик. – Утопия? Нет… Интернет. Там, где раскрываются мысли, двери и жизни». Это был цифровой клинтонизм, нечто вроде тонкого либерального утопизма. Находясь в слабой тени величия опиатов, он обещал изобилие бытия, вечное бессмертие, многогранную пластичность, выходящую за пределы смертного тела. И называлось это изобилие сетевым взаимодействием – поистине волшебная субстанция.

Социальные