То, что происходило на отмели, было хорошо видно команде полузатонувшего парохода, и как ни крепки были нервы этих людей, привыкших к кровавым сценам, к вечной борьбе, эта картина заставила содрогнуться каждого из них. Отовсюду, с других отмелей, со дна реки, из укрытых зарослями бухт — выплывали и с поразительной быстротой приближались к большой отмели, усеянной даяками, отвратительные речные амфибии — кровожадные гавиалы, или борнейские крокодилы. Они стаями набрасывались на даяков, хватали их, увлекали с собой в неведомые глубины. Число гавиалов, привлеченных добычей, все увеличивалось, число даяков все уменьшалось.

Некоторые из дикарей в отчаянии бросались в воду, надеясь вплавь спастись, добравшись до берега. Но это удавалось лишь немногим.

С палубы медленно опускавшегося вниз и по-прежнему теснимого плывущими стволами парохода было видно, как гавиалы бросались вслед за беглецами, нагоняли их, хватали, терзали свои жертвы. Один даяк доплыл до берега, уцепился за ветви какого-то куста, но гнавшееся за ним чудовище в последний момент настигло его, подпрыгнуло, изогнувшись дугой, схватило ужасными зубами обе его ноги и словно ножом отрезало их. Даяк еще несколько мгновений продолжал ползти по берегу на руках, оставляя за собой кровавый след. Но, обессилев и потеряв сознание, скатился обратно в реку. И безногое туловище было подхвачено и увлечено в бездну другим чудовищем.

— Эти звери могут последовать и за нами, — сказал озабоченно Сандакан.

В самом деле, когда кровавое пиршество на отмели было закончено и там не оставалось уже ни одного даяка, гавиалы, по-видимому, еще не насытившиеся, последовали за пароходом. Их туши стали мелькать то здесь, то там. И с ними было труднее справиться пушечными выстрелами, чем с даяками: из воды высовывалась в лучшем случае только незначительная часть туловища, иногда голова или хвост. Пули отскакивали от крепкой брони чудовищ, почти не причиняя им никакого вреда.

А тем временем, несмотря на все усилия команды, усердно откачивавшей воду из трюма, пароход все больше и больше тяжелел, кренился на один бок и время от времени задевал килем по глинистому и каменистому дну реки, угрожая остановиться и засесть на мели или затонуть на глубоком месте вдали от берега.

Наступал вечер. По реке стлался туман, скрадывавший очертания берегов.

— Лишь бы эта посудина продержалась еще четверть часа! — озабоченно бормотал Сандакан, оглядываясь вокруг. — Тогда мы выбросимся на берег, и если даже понадобится пробиваться сквозь вражеский строй, мы найдем дорогу. Вернемся к берегу, к Самбильонгу, который сторожит взятую котту, пожертвуем этим опорным пунктом, заберем всех, способных носить оружие, начнем все сначала. И отплатим тем, кто так упорно загораживает нам дорогу.

Судьба смилостивилась над ними: течение донесло пароход до островка, отделенного от материка узким проливом; судно, два или три раза наткнувшись на подводные камни, затонуло, но затонуло так, что капитанский мостик возвышался на несколько футов над уровнем воды и представлял довольно надежное убежище от окружавших пароход гавиалов. Но амфибии не уходили: они думали, что теперь их жертвам некуда уйти, и кружились у затонувшего судна, взбирались на покрытую водой палубу, подскакивали, как развертывающиеся пружины, стараясь могучими ударами хвостов сбить в воду теснившихся на мостике людей.

Однако добыча не давалась в руки: команда сторожила каждое движение амфибий, и как только какое-нибудь чудовище подставляло свою голову под выстрел, показывая разинутую пасть или глаза, из ствола ружья Сандакана, Янеса, Тремаль-Наика или Каммамури вырывался сноп пламени, клубы дыма, и коническая разрывная пуля пробуравливала броню хищника, с сухим треском взрывалась внутри его черепной коробки, и животное тонуло, оставляя за собой кровавый след.

Таким образом удалось продержаться еще несколько минут.

Застрявший пароход был опять сдвинут течением, поплыл или, точнее, пополз, волоча киль по песчаному дну, и окончательно остановился уже в непосредственной близости от берега. Но в то же время он затонул настолько, что теперь вода покрывала, правда, всего лишь на несколько дюймов, и капитанский мостик, так что экипаж пытался устроиться на перилах. Счастье еще, что гавиалы или были сыты, или напутаны, но как будто оставили людей в покое.

— Недурно для начала! — ворчал Янес, оглядываясь вокруг.

— Да, начало не из удачных! — ответил Сандакан. — Отправиться завоевывать государство и чуть ли не в первый день по прибытии потерять лучшее судно с запасом оружия, припасов…

— И добавь — прекрасных сигар! — ворчливо поддакнул неисправимый португалец. — Скоро мне нечего будет курить. Это черт знает, что такое!..

— Ты позаботься, друг, чтобы хоть уцелели губы, чтобы держать сигару! — крикнул Сандакан, поднимая к плечу ружье.

— Позабочусь! — хладнокровно ответил Янес, разряжая один из своих длинноствольных пистолетов. Огромный гавиал словно змея прокрался к борту судна и подплыл к месту, где, почти касаясь длинными ногами воды, сидел курильщик. Выстрел был сделан как нельзя более вовремя: чудовище уже готовилось схватить и увлечь в воду казавшуюся такой легкой добычу, но коническая пуля продырявила его глаз.

— Шестой! — отметил Янес. — Но они дьявольски надоедливы. А вот и седьмой!

И его пуля поразила второе чудовище. После этого гавиалы исчезли.

— Спокойной ночи, милые гадины! — напутствовал их Янес.

В самом деле, уже стемнело. Оставаться на полностью затонувшем судне на всю ночь было неразумно и опасно: его опять могло понести по течению и увлечь в какой-нибудь омут, где оно могло улечься вместе с трубой и мачтами.

При слабом и неверном свете быстро угасавших сумерек команда погибшего судна спустилась на берег.

На ночь было решено остаться на островке, представлявшем известные удобства для защиты на случай неожиданного нападения.

Привычные к кочевой жизни люди рьяно принялись за работу, мечами и крисами они рубили ветви кустарников и деревьев словно тела злейших врагов и в несколько минут расчистили в густой заросли порядочной величины площадку. Работали молча. Но, разумеется, работа не могла быть бесшумной, треск валившихся стволов, грохот при падении какого-нибудь дерева отдавались в окрестностях глухим гулом. И эхо могло донести эти звуки до даяков. Однако этот шум все же несомненно распугивал таившихся в густой заросли змей и ядовитых насекомых и разгонял их.

На скорую руку малайцы Сандакана изготовили несколько шалашей, чтобы там могли провести ночь их вожди. Сначала не решались разводить костры, чтобы огнем не привлечь к себе внимание врагов. Но ночь оказалась холодной, люди мерзли, и тогда Сандакан прибег к знакомому охотникам средству: он велел вырыть несколько ям и разжечь небольшие костры в глубине их. При этом для костров выбирались только самые сухие ветки и щепки, дававшие лишь ничтожный и быстро рассеивавшийся в ночном воздухе дым.

Света же костров не видно было и на самом близком расстоянии от места стоянки.