– Не жилец, – сочувственно обронил кто-то. – Грудину насквозь просадило.

Репников на минуту оторвался от перевязки, глянул на хрипящего моряка, приподнял край бушлата, которым он был накрыт.

– Безнадежный, – подтвердил он. – Осколок с ладонь размером насквозь прошел. Все ребра справа перебиты и легкое наружу.

Адъютант, боявшийся за свою руку, с ужасом наблюдал, как в груди умирающего моряка вздымается и снова проваливается розовый ком, а заостренные края перебитых ребер торчат наружу. Неужели и его, отличника, одного из лучших выпускников Ленинградского училища, может настигнуть такая судьба? У него мама, известный в городе врач, красивая молодая жена, которая любит и ждет.

Полковник, застыв, продолжал стоять, задрав голову вверх. Немецкие самолеты разделились на две группы. Два «юнкерса» разворачивались в сторону «Смелого», стоявшего неподвижно борт о борт с полузатонувшим тральщиком. Оттуда продолжали передавать тела убитых или раненых, какие-то толстые журналы. Боцман с помощником тащили в охапках карабины и связки подсумков. Они что, с ума посходили? Какие сейчас журналы и кому нужны карабины?

– Лейтенант, – стараясь придать голосу власть, очнулся от шока полковник. – Немедленно прикажите дать полный ход. Нас сейчас разнесут. Вы меня слышите?

Он вцепился в плечо Зайцева, но тот оттолкнул его:

– Марш в рубку… или к черту. Не мешайте.

С затопленного по самый борт тральщика спрыгнул последний из экипажа, штурман с ворохом карт под мышкой и массивным компасом. Обернулся, прощаясь с гибнущим судном, и снял фуражку.

Поглядеть было на что. Пара «юнкерсов» шла боевым курсом на все еще неподвижный бронекатер, стоявший борт о борт с тральщиком. Двигатель уже запустили. Моряки отталкивали баграми затонувший до палубы тральщик. «Мессершмитты стремительно неслись в сторону «Верного», наводившего буксирные тросы на застрявший среди мели плашкоут.

«Бомбы. Если у них остались бомбы, они не промахнутся», – сжимаясь в комок у рубки, думал полковник из штаба. Назначение в Сталинград не было для него неожиданностью, но штаб фронта находился на левом пойменном берегу, густо заросшим лесом. Наверняка там оборудованы надежные укрытия и созданы нормальные условия для работы. Риск, конечно, есть, бомбежки не прекращаются, а с холмов ведут огонь многочисленные немецкие орудия.

Но по крайней мере это не Сталинград, где бои идут круглые сутки и передаются шепотом слухи, что город немцы фактически взяли, а 62-я и 64-я армии обороняют лишь узкую полосу на правом берегу.

Но оказалось, что Сталинград пока еще не самое страшное. Кто-то додумался послать руководящих работников на мелких катерах в путь за пятьсот километров по насквозь простреливаемой и заминированной реке!

Господи, пронеси! «Юнкерсы» пикировали, снова включив свои жуткие сирены. От головного самолета отделилась увесистая массивная бомба и, кувыркаясь, понеслась прямо на бронекатер. Одновременно открыли огонь носовые пулеметы.

Трассы с резким, как удары кнута, звуком взбивали фонтанчики воды, затем пули прошли по корпусу «Смелого», щелкая, плющась, взрываясь роем разноцветных искр. Закутанного, как кокон, моряка с тральщика подбросило несколькими попаданиями. Вскрикнул и бессильно распластался на палубе кто-то еще.

Главным оружием пикировщиков Ю-87 были бомбы, но их уже израсходовали, оставалось по два носовых и по два кормовых пулемета. Оба «юнкерса» пронеслись, как показалось полковнику, едва не над головой, но пилоты опасались встречного огня крупнокалиберной установки ДШК и не рискнули спуститься ниже четырехсот метров.

Но падала еще бомба. Все, конец – от нее не спасешься. Бомба, не долетев до «Смелого», который успел отойти на десяток метров, ударилась со странным гулким звуком о полузатопленную деревянную палубу тральщика. Не выдержав напряжения, тревожно ахнули десятки голосов.

Это была не бомба, а сброшенный запасной бак. Он громко шлепнулся, со скрежетом раскрывшись, как консервная банка, и пошел на дно вместе с тральщиком. Выходя из пике, оба «юнкерса» обстреляли, не жалея патронов из кормовых пулеметов, «Смелый», а заодно и «Каспиец». Было непонятно, зачем пилоты «юнкерсов» рисковали кидаться с пулеметами винтовочного калибра на катера. Броня катеров была им явно не по зубам. Наверное, решили показать арийскую решительность. Они даже отомстили за уничтоженного собрата, добив плотным огнем несколько раненых на палубе «Смелого», которых не успели перенести вниз. Только спуститься ниже не рискнули из-за встречного огня крупнокалиберных ДШК.

И не стали спускаться низко оба «мессершмитта». Наверное, у них было задание добить, зажечь уже изрядно потрепанный плашкоут. Они могли неплохо врезать из своих 20-миллиметровок и «Верному», также стоящему на месте и пытавшемуся сдернуть баржу с мели.

Костя Ступников видел оба истребителя отчетливо. Успел спокойно, не слишком нервничая, дать несколько очередей. Один из «мессеров» качнуло, но пятьсот-шестьсот метров было далековато и для точного огня ДШК, и для пушек обоих истребителей.

Они пронеслись стремительно, сумели попасть несколькими снарядами в плашкоут. Упрямая калоша, загруженная сверху бочками, не загоралась. Истребители уходили, набирая высоту, причем задний явно отставал, вытягивая за собой тонкую струйку дыма.

– Ушли, сволочи! – Костя в сердцах стукнул кулаком по казеннику.

– Зацепили мы его, – снова лез наверх Федя Агеев. – Все равно шлепнется.

Раскачав, кое-как сдернули с мели баржу. Оказалось, спасли ее принайтованные на палубе и на крыше цистерны бочки с маслом и солидолом. Некоторые были разорваны крупными осколками, в других виднелись крупные и мелкие пробоины. Но масло и солидол поджечь не просто, и бочки сыграли роль защиты.

Кое-как дошлепали до затона под Райгородом. Срочно послали двух матросов за транспортом, чтобы вывезти раненых. Снизу в лучах заходящего солнца сверкал ярко-желтый купол церкви.

– Большой город? – спросил кто-то из новичков.

– Село это. Даже не райцентр, – пренебрежительно отмахнулся артиллерист Вася Дергач. – Одно название, что Райгород. Здесь до Светлого Яра недалеко, там и больница есть, помогут нашим.

Тела погибших отнесли в сторону, накрыли шинелями и брезентом.

– Семнадцать душ, – подсчитал один из моряков. – А сколько еще утонуло…

– У нас на тральщике тридцать два человека экипаж был, – затягивался цигаркой минер. – Осталось тринадцать, считая раненых. Трое вместе с остальными лежат, завтра хоронить будем. Как раз половина экипажа, а где остальная половина, один бог знает.

– На дне, где же еще?

– И на «Кубани» не меньше двадцати человек погибло…

– Вот тебе и война. Сбили одного «лаптежника» и хвалимся. А у нас два корабля ко дну пошли, и мертвых никак не сосчитаем. С полсотни, наверное, наберется, да сколько еще раненых выживет, непонятно.