Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сюзанна поведала о собственном опыте одаренного подростка с математическим складом ума и о том, как этот ярлык заставил ее расстаться с любимым предметом. Такое могло произойти с любой дисциплиной — английским, биологией, историей, географией. Когда человека ценят исключительно за мозг, который был дан ему от рождения, для него неприемлема любая форма преодоления трудностей и, сталкиваясь с ними, он проникается мыслью, что просто не создан для той или иной специальности. По роду деятельности я чаще встречала людей, прекративших изучение STEM-дисциплин и решивших, что их мозг не предназначен для этого. Но проблема не ограничивается названными предметами: она проявляется в любой среде, когда человека убеждают в том, что его интеллект задан раз и навсегда.
Я осуждаю любые ярлыки — одаренность ли это или ее противоположность, но отнюдь не утверждаю, что все люди рождаются одинаковыми. Каждый из нас появляется на свет с уникальным мозгом, и мозг разных людей имеет существенные отличия. Но различия, с которыми люди рождаются, можно нивелировать многочисленными практиками, способными менять структуру мозга. Доля людей, обладающих столь удивительным мозгом, что это полностью определило их жизненный путь, крайне мала — менее 0,001% всего человечества. Мы видим, как некоторые отличия, с одной стороны, вызывают расстройства аутистического спектра, а с другой — обеспечивают более высокие результаты. Да, мы рождаемся с разным мозгом, но он не бывает «математическим», «писательским», «художественным» или «музыкальным». Чтобы добиться успеха, всем нам следует развивать нейронные пути, у каждого из нас есть потенциал к обучению и достижению максимальных высот.
Этот подход разделяет автор бестселлеров Дэниел Койл, много времени проведший в «кузницах талантов». Он брал интервью у самых талантливых педагогов — тех, кого он сам определяет как наиболее эффективных работников. По их словам, человека, которого можно назвать гением, они встречали раз в десятилетие[45]. При таком раскладе было бы смешно утверждать, будто в каждом школьном округе можно выделить 6% учеников, обладающих столь отличающимся от остальных мозгом, что их следует обучать по особой программе. Андерс Эрикссон, на протяжении нескольких десятилетий изучавший «лучших из лучших», пришел к выводу, что те, кого принято считать гениями, — Эйнштейн, Моцарт или Ньютон — «не родились таковыми, а стали» и их успех — результат упорнейшего труда[46]. Важно донести до всех школьников и студентов, что они находятся на пути роста и что нет ничего неизменного, будь то одаренность или нарушения работы мозга.
Времена господства теории фиксированного мышления прошли, наступает эпоха мышления роста. Нам необходимо заменить архаичные идеи и устаревшие программы, которые ложным образом определяют одних людей как более способных по сравнению с другими, и прежде всего потому, что эти ярлыки-атавизмы стали источником гендерного и расового неравенства. У всех у нас мозг растет и изменяется. Нет нужды навязывать детям и взрослым пагубное бинарное мышление, в рамках которого все люди делятся на способных и неспособных.
Еще в средней школе я слышала от учителя физики, что женщинам надо упорнее работать, чтобы добиться успеха, потому что мужчины от природы наделены блестящим умом. Прекрасно помню его слова. Мы сдавали пробный экзамен по физике в рамках подготовки к решающему испытанию, которое проходят все английские дети в 16 лет. Восемь учеников — четыре мальчика и четыре девочки (одной из них была я) — получили одинаковые баллы. Учитель решил, что мальчики достигли этих результатов без особых усилий, а девочки — только усердно занимаясь и потому большего им не добиться. Всех мальчиков он отправил в сильную экзаменационную группу, а девочек — в слабую.
В средней школе я занималась не слишком усердно (мне было скучно просто запоминать факты), поэтому знала, что в отношении девочек он ошибается. Я сказала маме о решении учителя, принятом по гендерному принципу. Мама, будучи феминисткой, пожаловалась руководству школы. Меня с неохотой перевели в сильную группу, предупредив, что я неоправданно рискую всем, ведь там можно получить только А, В и С или неуд, но я сказала, что готова рискнуть.
Позднее, летом, я получила А. Мне повезло, потому что родители проигнорировали сексистское решение учителя и придали мне стимул упорно готовиться к экзамену, чтобы опровергнуть его мнение. Тем не менее я решила, что не стану заниматься физикой. Мне больше не хотелось иметь дело ни с этим человеком (а он возглавлял кафедру), ни с этим предметом.
К счастью, в математике я не сталкивалась с таким подходом: несколько моих самых блестящих и успешных педагогов были женщинами. Я выбрала продвинутый курс по математике и всем наукам, кроме физики. Это пример на редкость зловредного влияния, которое оказывают такие мужчины, как мой учитель физики, навязывающие ограничения в зависимости от гендерных, расовых или других характеристик.
Недавно группа девушек рассказала об общении с профессором математики. После одной из первых лекций в ведущем университете страны они задали ему вопрос. Профессор ответил, что это слишком простой вопрос и чтобы разобраться в нем, нужно пойти в местный общественный колледж. Под впечатлением от одного-единственного замечания девушки (все афроамериканки) бросили STEM-дисциплины.
Математика, разумеется, не единственный предмет, где процветают вредоносные идеи о том, что преуспеть в ней могут только выдающиеся личности. В искусстве, английском языке, музыке или спорте происходит ровно то же самое: сначала многие ученики увлеченно занимаются, а столкнувшись со сложностями, приходят к выводу, что их тело или мозг не годятся для этой области. Проникаясь такими ложными представлениями, дети и подростки ограничивают свой потенциал. И не только в школе — идея изначально заданного потенциала не меньше влияет и на карьеру взрослого человека.
Многие специалисты, с которыми я говорила, признавались, что до знакомства с новейшими открытиями нейробиологии боялись предлагать свои идеи на совещаниях, опасаясь ошибки и последующего за ней осуждения. Это неудивительно, поскольку мы выросли в мире фиксированного мышления, где всех судят по их «сообразительности» (или «остроте ума»). Многие из нас росли под гнетом постоянного осуждения, думали, будто они недостаточно хороши, и переживали, что однажды это станет всем очевидно. Освобождаясь от установки на данность, люди раскрепощаются, особенно если им удается сочетать этот подход с другими открытиями нейробиологии, о которых мы поговорим в дальнейшем.
Навязывание идеи изначально заданных способностей наносит ущерб не только сотрудникам компаний, но и их руководителям, зачастую списывающим подчиненных со счетов из-за недостатка ума. Если бы они увидели, что потенциал тех, с кем они работают, безграничен, то общались бы с ними иначе и не лишали коллег возможностей. Вместо того чтобы ставить на человеке клеймо, руководители могли бы предоставить ему возможности для обучения: одним надо что-то прочитать, другим — выучить, третьим — сделать (об этом подробнее поговорим в следующих главах). Это изменило бы принципы работы компаний и сообщило многим сотрудникам импульс создавать новые продукты и генерировать новые идеи.