Олег, баюкая ноющую руку в лубке, выглянул за край парапета, и налетевший порыв ветра тут же швырнул в лицо целый сугроб. Снег валил с той самой ночи — густой, сильный, какой-то прямо апокалиптический. Он словно задался целью похоронить всех двуногих идиотов и все дела их, все их мелкие заговоры и глобальные концепции, все их смешное железо, бетон и камень, все их никчемные надежды и не менее никчемные амбиции. И это тоже было хорошо.

Весь день, всю ночь и весь этот день, уже перекатившийся за полдень, «слух» воспринимал только одно — хриплое, сбивчивое дыхание Кэт. Олег слышал его постоянно, куда бы ни пошел, кто бы ни пытался с ним заговорить. Особо, впрочем, никто не пытался. Джордж с характерной деликатностью сунулся было с какими-то вопросами — Олег так на него вызверился, что того аж шарахнуло. И не подумал извиниться.

Агония. Вторые сутки агонии, и ни хрена тут не сделаешь, и даже маги эти со своими спецами-целителями ни хрена не сделают, потому что после такого выжить невозможно. Выгорел человек. Мозг, центральная нервная — полетели к черту, выжжены дотла. А если чудо и жив остался — то полным овощем. Пролежни, потом отек легких… Такой судьбы Олег для себя не хотел бы ни при каких обстоятельствах. И для Кэт…

От собственного бессилия выть хотелось. А от собственной дурости и никчемности — тем более. Янека, «снайпер», если припомнить, ты и не замечал почти — просто знал, что он рядом, тихий и надежный, вписывающийся в любые обстоятельства спокойно, ровно… И тогда ты, сука, чувствовал ведь, знал, скотина, что он идет за тобой следом — приглядеть, подстраховать… Пусть даже не знал — чуял, и было у тебя время остановить его — да у тебя этого времени до усрачки было!.. Нет, нам оказалось некогда, мы, такие важные, гордо плыли к очередному провалу. Так что погиб он из-за тебя. Из-за твоей бездарности, как командира. Из-за того, что ты, Олег Панин, посредственность полная. За что, мать его, избран и отмечен…

Хотелось надраться в хлам, чтобы отключиться, — он не сомкнул глаз с того момента, как увидел Кэт лежащей на залитой кровью площадке. Но Олег на остатках сознания понимал: нельзя. Тогда-то уж он точно сорвется и кого-нибудь покалечит. И совсем не того, кого следовало бы.

Разумом он, конечно, понимал, что «потек» по полной, развинтился на всю резьбу, что будь рядом умные дяди из Управления, его бы срочно сняли с операции… Но умные дяди были далеко, и до их глотки не дотянешься, и оставалось грызть себя, стирая зубы до корней. И раньше случалось терять товарищей и напарников — как тогда, в том портовом городишке, когда Лягушонка просто распластали, как свинью, и его дымящиеся внутренности выплеснулись на заплеванный камень пирса… И Кэт он уже терял навсегда, но почему же тогда, два года назад, не было так больно? Или это теперь так кажется?..

Глупо, глупо, глупо, глупо и бездарно все: и смерть Янека, и этот дурацкий, бездарный поход в никуда, и дурацкая, бездарная затея с этим Договором, и дурацкая, бездарная роль во всем этом «снайпера»-трешки…

Кэт… А ты ведь любил ее, Панин, любил ее, шлюху этакую, несмотря на все романчики на стороне, несмотря на ее жуткий характер, несмотря даже на мнимую ее смерть. И ведь должен был знать — что-то ведь в тебе знало, что она жива! Почему ты ее не искал? Почему, когда нашел ее, то начал раскручивать, вместо того, чтобы…

— Ты тоже любил ее, «снайпер».

Олег повернулся на голос. Колдун, покачиваясь, стоял шагах в пяти от него, но даже с этого расстояния чувствовался крепкий спиртной дух.

— Празднуешь? — безжизненным голосом спросил Олег. На миг ему показалось, что Колдун сейчас ударит его, он ждал этого, даже хотел…

— Пойдем.

Олег пожал плечами, стряхнув с мехового плаща снежную гору, и двинулся следом за Колдуном. Ему действительно было сейчас все равно — стоять ли, идти…

В маленькой захламленной комнатушке воняло какой-то кислятиной и застоявшимся табачным дымом. Колдун рухнул в жалобно скрипнувшее кресло, и Олег машинально отметил, что сильно сдал Колдун, постарел за эти дни… И какой дурак сказал, что несчастье любит компанию? Ни фига оно не любит…

Колдун извлек из-под стола глиняный кувшинчик, проливая на стол, наполнил два оловянных стаканчика:

— Выпьем, «снайпер». Это мы ее убили…

— Не хочу я с тобой пить.

— Пей, барашек, пей… Бе-е!.. Ну, чего вылупился? Ждешь, что я душу тебе начну изливать?

— На хера мне твоя душа? — брезгливо пожал плечами Олег. Сломанную руку в тепле заломило со страшной силой. Дыхание Кэт в ушах на миг прервалось, потом снова возобновилось — с тихим, царапающим сердце хрипом.

— А вот не начну, «снайпер», — Колдун, по всему, его и не слышал — Олег ему почти позавидовал. — Ты думал, я мешок секретов тебе вывалю, да? Говна мешок я тебе вывалю! — Он залпом осушил стаканчик. Олег повернулся было, чтобы уйти, но неожиданно сильные пальцы Колдуна вцепились в его рукав:

— Не-ет, «снайпер», ты со мной все же выпей. За… за нас, дураков в законе. Ты дурак, и я дурак, и оба совершенно законно, смешно, да? — продолжая цепляться за Олега, он снова наполнил свой стаканчик. — Но они, — он проделал неопределенный жест кувшином, — еще больше дураки…

Олег глядел на него без сочувствия. То, что скалилось и пьяно паясничало сейчас в кресле, уже не было Колдуном, холодным и беспощадным бойцом, которого он видел в ту ночь. Так, оболочка… «Вот так нас и убирают», — неожиданно просто и ясно выговорил внутренний голос.

Несмотря на сковавшее мозг оцепенение, Олег поразился: сроду за этим злобным шутом не водилось толковых и внятных высказываний по ситуации! От удивления он даже начал слушать Колдуна.

А тот, залив в себя еще порцию горючего и покряхтев, продолжил:

— Дураки, да… Они думают, я сейчас начну трепаться, ду… душу тебе изливать, рассказывать про Договор — и местечко в этом Договоре освободится, да? А вот!.. — выпустив рукав Олега, он сделал размашистый неприличный жест, чуть не вывалившись из кресла. — Не дождутся!

— Чего не дождутся? — с вялым интересом спросил Олег.

— А ты не видел, да, «снайпер»? Что бывает, когда про Договор треплются, тебя, барашка невинного, с пути сбивают? Приходят Х… хранители — и фш-шитть!.. — Колдун размашистым жестом смел со стола пустой стаканчик и ткнулся в столешницу физией. Приподняв голову, произнес неожиданно трезвым голосом:

— Не дождутся, «снайпер», так и передай.

— Кому? — хмыкнул Олег, но Колдун уже перевалился из кресла на лежак, заваленный каким-то неопрятным тряпьем, и засопел. Олег некоторое время разглядывал его, на автомате соображая, так ли пьян Колдун, как хотел казаться, или это был мастерский спектакль, имеющий целью сказать ему, Олегу… что?

Он взвесил в руке свой стаканчик, мрачно отсалютовал в спину выводящему рулады Колдуну, залпом проглотил содержимое — бр-р, ну и гадость! Машинально проглядел залитую вином бумажку, намертво приклеившуюся к столу: «Дорогой Руди! Кажется, те, о ком ты мне имел сообщить, о наших намерениях оповещены вполне…» — а дальше размашистый почерк сливался в сплошную кляксу. Вот оно, значит, как…