Расстраиваться не стоит. Любопытство Клодии совершенно нормально. Тем более один секрет он не раскрыл даже ей. Джаред вытащил часы и держал их на ладони, пока корпус не нагрелся. Во Дворе Жимолости он едва не разоткровенничался, но девушка проболталась, что читала письмо королевы. Что же его остановило? Почему он не признался, что серебряный кубик на цепочке и есть Инкарцерон, Тюрьма, в которой застряли ее отец, Кейро и Аттия?

Джаред положил кубик на ладонь, вспомнив насмешливый голос Джона Арлекса: «Почувствуйте себя богом, Джаред. В ваших руках сейчас весь Инкарцерон». Кубик покрылся капельками пота, и Джаред аккуратно протер его. Он закрыл крышку часов, убрал их в карман и поспешил к себе в комнату.

Клодия угрюмо смотрела себе под ноги. На миг она буквально возненавидела себя, но потом решила не глупить. Нужно возвращаться к Финну. Новость об объявлении наследника наверняка ошеломила его. Торопливо шагая по галерее, Клодия вздохнула. Несколько раз за последние недели, когда они вместе охотились или катались верхом в лесу, у нее возникало чувство, что Финн вот-вот сбежит – развернет коня и ускачет в чащу, подальше от королевского двора и тягостной роли Принца-Который-Оказывается-Не-Погиб. Финн так мечтал выбраться Наружу и увидеть звезды, а в результате просто угодил в новую тюрьму.

За галереей располагался двор для ловчей птицы. Поддавшись порыву, Клодия нырнула в облако пыли под низкой аркой. Во всем королевском дворце, с его непрекращающимся гамом, это было лучшее место для раздумий. Сквозь высокое окно в дальнем конце Хрустального дворца лилось солнце, в воздухе пахло старой соломой, пылью, птицами.

Величавые ястребы и соколы сидели, привязанные к столбикам. На головах у некоторых краснели закрывающие глаза клобучки. Если птица поднимала голову или чистилась, звенели колокольчики и дергался маленький плюмаж на макушке. Клодия шла меж вольеров, а птицы без клобучков наблюдали за ней: дербники смотрели сонно, перепелятники буравили янтарными глазами, большеглазые филины беззвучно поворачивали головы. В дальнем вольере, привязанный кожаными путами, на Клодию надменно уставился орел с желтоватым, плотным, как золото, клювом.

Клодия натянула сокольничью перчатку, вытащила из сумки кусочек жилистого мяса и протянула орлу. Тот сначала сидел неподвижно, как статуя, и пристально наблюдал за девушкой. Потом вырвал угощение клювом и принялся раздирать когтями.

– Настоящий символ королевского дома.

От неожиданности Клодия подскочила на месте.

В тени каменной перегородки кто-то стоял. Косые лучи солнца с танцующими пылинками высвечивали мужское плечо. На миг Клодия подумала, что это отец, и неведомое чувство заставило сжать руку в кулак. Потом она спросила:

– Кто здесь?

Зашуршала солома.

Она без оружия. Рядом ни души. Клодия отступила на шаг.

Из-за ширмы медленно вышел человек. Солнце ярко освещало его длинное, тощее тело, сальные патлы, очки-полумесяцы.

Клодия раздосадованно выдохнула и проговорила:

– Медликоут!

– Леди Клодия, надеюсь, я не напугал вас.

Секретарь Джона Арлекса церемонно поклонился, Клодия ответила формальным реверансом. Она с изумлением поняла, что прежде они почти не разговаривали, хотя, когда отец бывал дома, виделись почти каждый день.

Сухопарый Медликоут немного сутулился, словно многочасовая работа за письменным столом понемногу сгибала его.

– Ничего подобного, – солгала Клодия, потом неуверенно добавила: – Я даже рада, что могу с вами поговорить. Дела моего отца…

– …в полном порядке, – перебил Медликоут, ошеломив ее, и подошел ближе. – Леди Клодия, простите за невежливость, но времени у нас мало. Возможно, вы узнаете это.

Испачканные чернилами пальцы Медликоута вложили в обтянутую перчаткой руку Клодии маленькую холодную вещицу. Солнце осветило ее, и девушка поняла, что это плоская металлическая фигурка – бегущий зверь с оскаленной пастью. Таких Клодия прежде не видала, зато хорошо знала, что она символизирует.

На ладони девушки лежал стальной волк.

Перчатка оказалась безнадежно мала!

Аттия в ужасе наблюдала, как материал растягивается, как по швам появляются прорехи. Она глянула на Рикса: чародей завороженно смотрел на пальцы главаря и улыбался.

Аттия сделала глубокий вдох. Она вдруг поняла, к чему эти горячие просьбы не трогать реквизит: Рикс добивался именно этого!

Квинт, сидящий рядом с Аттией, держал наготове красный и синий шарики. Сзади, скрытая полумраком, ждала труппа.

Тар поднял руку. В таком слабом свете Перчатка казалась почти невидимой, словно он, вдобавок ко всем своим уродствам, еще и лишился кисти. Тар грубо хохотнул.

– Ну что, если я щелкну пальцами, посыплются золотые монеты? А на кого покажу пальцем, тот сразу помрет?

Не дав никому ответить, Тар повернулся и ткнул указательным пальцем в одного из здоровяков, стоящих за ним.

– Вождь, почему я? – спросил побледневший разбойник.

– Что, Март, страшно?

– Не нравится мне это, только и всего.

– Дурак набитый! – Тар отвернулся от него и с презрением глянул на Рикса. – Паршивенький у вас реквизит. А ты, похоже, циркач не промах, раз такой дрянью морочишь зрителям головы.

– Верно, – кивнул Рикс. – Я лучший балаганщик Инкарцерона. – Он поднял руку.

Презрительной усмешки как не бывало – Тар посмотрел на обтянутую Перчаткой ладонь. Секунду спустя он взвыл от боли.

Аттия подпрыгнула. Эхо воплей разнеслось по туннелю. Вождь скулил и дергал Перчатку:

– Снимите ее с меня! Она жжет! Жжет!!!

– Вот бедняга! – пробормотал Рикс.

У Тара физиономия покраснела от ярости.

– Убейте его! – взревел он.

Бандиты двинулись к Риксу, но тот предупредил:

– Тронете меня – Перчатку никогда не снимете. – Рикс сложил руки на груди. Худое лицо словно окаменело. «Если это блеф, то блефует он мастерски», – подумала Аттия. Медленно, чтобы никто не заметил, она пересела на место возницы.

Тар ругался и отчаянно сдирал Перчатку: