Амон уже унёсся к дальнему концу кафешки, где стоял телевизор и приставка:

– И во что вы тут играете?

– Смотрю, он полностью пришёл в себя, – вполголоса сказал Анубис.

– Посидел пару дней на солнце, – хмыкнул Гор. – Но я что-то уверен, его исчезновение мы ещё вспомним.

– Ты долбаный пессимист.

Проворчав, Анубис зашёл за стойку и нажал на кнопки приёмника, который тут играл исключительно Depeche Mode. Наверняка из-за Гора, он любил такую музыку. Кофе не нашлось, зато были задорные молочные коктейли.

Анубис поставил два рядом с Амоном и Гором, но они уже увлеклись какой-то игрушкой, где пиксельные человечки били друг другу морды. Никто из них не спрашивал, что произошло, и Анубис этому радовался. Чуть позже он сам всё расскажет.

Себе он коктейль делать не стал. Зевнув, улёгся на место за одним из столиков и накрылся курткой. Пришлось свернуться, зато сразу ощутилось тепло, а музыка не мешала, убаюкивала.

Хотя проспал Анубис недолго. Вроде едва задремал, когда что-то выдернуло его из сна. Нехорошее ощущение. Он поднялся, поведя плечами, куртка съехала. Амона и Гора не было, лежали джойстики да пустые стаканы из-под коктейлей.

Скинув куртку, Анубис вышел на улицу.

Амон был летним мальчиком, с насмешливо прищуренными глазами и вихрами, выжженными солнцем. Гор же больше походил на осень: тепло в волосах и бледная кожа первых заморозков.

Испуганный Амон стоял рядом с Гором, а тот на коленях на мокрой земле, и его выворачивало на слежавшиеся пожухлые листья. Молочным коктейлем и, кажется, всем, что он съел за долгую жизнь.

Именно здесь и сейчас Анубис ощутил то, о чём ещё давно говорила Персефона, остро чувствующая жизнь и смерть. Может, потому, что Гору становилось хуже или в Дуате ощущалось ярче. Но его сила бога оставалась прежней, а вот сущность разрушалась, жизнь утекала тоненькой струйкой.

Совсем не похоже на то, что сделала Луиза, короткий рывок, от которого усталость, но не более того.

Жизнь Гора вытекала постоянно, сочилась вовне и однажды иссякнет полностью.

5

Амон уже видел Луизу, так что рассказ Анубиса не удивил.

Вместе с Эбби он напросился в гости к Гадесу. Тот проворчал, что Амон может быть ужасно навязчив, когда хочет, но провёл экскурсию по Подземному миру. Делал это явно с удовольствием, а Эбби искренне удивлялась.

Время там, как и в Дуате, смазывалось, текло иначе, но прошло не меньше нескольких часов, когда Амону окончательно надоело. Не то чтобы он не любил узкие улочки и высокие башни… но когда взбираешься на очередную сотню ступенек, то начинаешь проклинать Подземный мир, который рос, кажется, вверх.

В итоге Амон оставил восторгающуюся Эбби с Гадесом и улизнул к Персефоне. Она вышла из оранжереи, кинула на стол у стены испачканные землёй перчатки и убрала выбившуюся рыжую прядь. Уселась в лёгкое плетёное кресло – они с Амоном устроились на одной из веранд, откуда открывался чудесный вид на очередные башенки и узкие городские улочки. Иногда Амон думал, что Гадес старомоден: его мир походил на огромный средневековый город.

– Мама любит асфоделевые поля у Стикса, – усмехнулась Персефона, проследив за взглядом Амона.

– О, она что-то здесь любит?

– Пытается. Ещё считает, что я не права, раз хочу тут жить.

– Зато уже поняла, что Гадес не уволакивал тебя силой.

– Хочешь сказать, ещё пара тысяч лет, и она смирится?

Амон полагал, Деметра не смирится никогда, но предпочёл держать это при себе и не лезть в дела чужого пантеона.

У Персефоны он тоже замечал косые взгляды, она исподтишка рассматривала Амона. Присматривала. Словно хотела убедиться, что он в норме и сияет. Точно такие же были у Нефтиды, и она тоже ничего не говорила напрямую.

Амона это дико раздражало, и он легонько выпускал свою мягкую, окутывающую силу, чтобы показать её.

Может, его бесило, что они обе правы, он ощущал себя не совсем так, как раньше. Но у этого не было физических проявлений. Обычный страх, что солнце может снова погаснуть.

Бояться Амон не привык. Поэтому быстро перевёл тему, расспрашивая о делах в Подземном мире. И, конечно, о Луизе.

– Она немного пугает, – признала Персефона. – Зато они сблизились с Гадесом в последнее время.

Чуть позже, когда Эбби с Гадесом ещё не вернулись, Амон учил Персефону словесным играм, когда в комнату вошла Луиза.

«Немного пугает», с точки зрения Амона, были очень слабыми словами. Луиза напоминала о старом чёрно-белом фильме «Я гуляла с зомби», глыбе льда и монстре Франкенштейна, причём разом. Он понимал, что преувеличивает, но ничего не мог с собой поделать.

Через пару минут, пока Персефона общалась с Луизой, Амон смог понять, что именно привело его в такой ужас. В конце концов, Луиза и раньше была спокойной и уравновешенной, а если теперь она не улыбалась, то что с того?

Но от неё несло не холодом. Скорее уж, чёрной дырой. Чем-то, что может поглощать тепло, свет, но не возвращать обратно, не создавать самой.

Слушая Анубиса в кафешке Дуата, Амон не мог не вспомнить Луизу, которую видел. В рассказе Анубиса она казалась почти прежней, чуть более молчаливой и холодной.

Амон не сомневался, что именно так Анубис её и воспринимал. То ли потому что сам был богом смерти, не так ощущал эту бездну… то ли потому что не хотел видеть этого в Луизе. Её сознание ведь не изменилось.

– Ей не хватает энергии, – сказал тогда Амон. – Её душа вернулась не полностью, ей нужна подпитка чужой жизнью. Или конкретно твоей.

До этого никто не возвращал мертвецов, так что опыта у Амона не было, но он ощущал чёрную дыру внутри Луизы. Ей нужна энергия, чтобы чувствовать себя прежней. Но ей вечно будет не хватать: невозможно чужой жизнью достроить часть своей души.

Анубис упрямо ответил:

– Она не взяла много.

Он и Гор сидели за пластиковым столиком, друг напротив друга, Амон стоял перед ними, облокотившись на стойку. Он не заметил момента, когда перед братьями появилась зажжённая свечка в виде тыквы, а лес за окном потемнел. Тут не существовало дня и ночи, значит, Дуат отозвался на желание кого-то из них.

Гор едва заметно хмурился, сцепив руки на столешнице.

– Почему ты не говоришь всего?

Анубис в удивлении вскинул брови, ожидая продолжения.

– Ты же знаешь, – сказал Гор. – Она не богиня, поэтому не исчезла бы, как мы. Но и не человек. Луиза не смогла бы существовать