невольно захохотала, когда утрированное подобие Райана в пьяном порыве выпрыгивает из такси и остается невредимым. Это было забавно, а на отсутствие чувства юмора Эшли не жаловалась.

Из фойе доносился рокот толпы — публика расхаживала в ожидании автобусов, которые повезут всех на банкет. Эшли внимательно осмотрела расстроенное лицо брата. В углах глаз уже начали появляться морщинки, а на висках седина. У него все еще была мальчишеская внешность, но старел он как-то неэлегантно.

— Фильм получился хороший, — сказала Эшли Джейку. — Но тебе не следовало писать этот сценарий.

— Да я и представить себе не мог такой реакции, — ответил брат. — Я считал, что он обо мне, мне и в голову не приходило, что он и о них тоже.

Эшли хотелось возразить. Он должен был это понимать. Как же иначе? По изумленному выражению его лица сестра догадалась: Джейк Миллер, как всегда, был сосредоточен на своих желаниях и даже не замечал, как его поглощенность собой ранит окружающих. Все характеры в фильме были переданы очень точно — все, кроме Джейка-Джоша, спасителя семьи.

Эшли взяла брата под руку и вывела его из зрительного зала.

— Мне на сутки дали освобождение от семейных хлопот, и я не собираюсь тратить это драгоценное время впустую.

Джейк засмеялся, и они вышли в оживленное фойе, где все хотели с ним поговорить. Эшли стояла рядом с братом и соглашалась с мужчинами среднего возраста в выцветших джинсах и кожаных ботинках, что Джейк великолепен и что никто не заслуживает успеха больше, чем он. И так оно и было.

Когда они вернулись в отель, Дебора и Бек уже уехали.

Теперь, когда все подготовлено к похоронам, Бек не знает, чем занять себя до воскресенья. Надо бы взять выходной; но тогда она будет сидеть дома и думать о смерти Хелен, о брошке, о коврике у входной двери, где больше не стоит обувь Тома, обо всем остальном, что исчезло из квартиры вместе с ним, — мешке с принадлежностями для софтбола около дивана, его одежде вперемешку с ее вещами в корзине для белья — и о следах его присутствия: мебели, которую он приобрел и оставил ей; адресованной ему почте, которую она потихоньку относит в его кабинет, когда он в суде или на предварительном следствии; части арендной платы, которую он заплатил вплоть до октября, когда истечет срок договора. Бек возражала, чтобы Том вносил бóльшую часть суммы, когда они жили вместе, и определенно не хочет, чтобы он продолжал платить ее сейчас, когда съехал с квартиры. Но ей не по карману оплачивать аренду в одиночку, как, впрочем, и переехать, а потому она решила воспринимать этот вклад как репарации за его трусость. И все же она не желает тратить день на валяние в кровати, а потому надевает блейзер, черные джинсы, застегивает старомодное шерстяное пальто, оборачивает вокруг шеи шарф и выходит из квартиры. Когда она ступает на крыльцо, в груди что-то трепещет, и Бек бегом возвращается домой. На тумбочке у кровати находит брошь и пристегивает ее к лацкану в память о Хелен, как траурную ленту.

Еще нет девяти, и офис полупустой. В кабинете Тома темно, Бек, быстро прошмыгнув мимо, доходит до своего рабочего места и включает компьютер.

Карен стучит в перегородку, осматривая полки Бек без семейных фотографий, мотивирующих цитат в рамках и почтовых открыток от дальних друзей.

— Как бабушка?

— Скончалась, — отвечает Бек, не отрывая глаз от монитора. Только бы не видеть скорбного выражения на лице сотрудницы, а то слез не сдержать. — Я доделаю обзор по делу Каннингема, и потом мне нужно взять отгулы на первую половину следующей недели.

— Ах, Бек! — Карен склоняется к ней и неловко обнимает Бек вместе со спинкой стула. — Не волнуйся об обзоре, его может подготовить кто-нибудь другой.

— Лучше, если это сделаю я.

Карен продолжает нависать над ней и гладить ее по плечам. В другой день Бек от этого покоробило бы, но сегодня ей приятно, что нашелся человек, желающий ее утешить, особенно из малознакомых. Карен переводит глаза на брошь. Бек смущенно касается украшения.

— Это бабушкина брошь.

— Какая прелесть. — Карен наклоняется так близко, что Бек видит перхоть в ее проборе. — Можно мне… — Она указывает на орхидею.

Бек ерзает на стуле, наблюдая, как Карен приподнимает лацкан, чтобы рассмотреть брошь.

— Кажется, это вещица сороковых или пятидесятых годов. — Карен вынимает из кармана мобильный телефон и включает фонарик. Когда свет отражается в кристалле, сотрудница ахает от восторга.

— Просто старая бижутерия, — говорит Бек.

— Не уверена. — Карен обводит пальцем ослепительные лепестки. — Бриллианты, кажется, настоящие. И большой камень тоже драгоценный. Когда я поднесла к нему фонарик, он вспыхнул всеми цветами радуги — кварц или стекло не обладают такой способностью.

Бек вполуха слушает Карен, объясняющую со своим сильным филадельфийским акцентом, как рассеивается свет, как преломляется в гранях камня. Цитрин — вид желтого кварца, который обычно использовался в бижутерии в середине века, — имеет очень низкую дисперсию, а потому свет в нем не разлагается на все цвета радуги.

— Могу предположить, что это хризолит. — Карен шумно втягивает воздух. — Он скорее желтый, чем зеленый, а значит, менее ценный, чем темный хризолит. И все-таки он очень прозрачный, особенно для такого большого камня.

Бек буквально слышит, как Хелен хихикает. Сколько внимания простой побрякушке.

Карен замолкает, выключает фонарик в телефоне и выпрямляется.

— Извини, я не хотела быть бесцеремонной. Просто я из семьи ювелиров.

Бек старается сдержать смех.

— Да нет, дело не в этом… Если бы ты знала мою бабушку, то поняла бы, что это подделка. У нее не было… Она была не из тех… — Ей отчаянно хочется рассказать этой почти незнакомой женщине, какой была ее бабушка. Хелен собирала мясные кости на бульон, ставила новые подошвы на обувь и чинила одежду. Она была слишком прагматична и чужда сантиментов, чтобы хранить в доме драгоценное ювелирное украшение.

Карен берет со стола Бек пачку стикеров и царапает на верхнем листке адрес.

— Я не специалист, но, по-моему, ты носишь на пальто новую машину.

«Киа» или «теслу»? — хочет схохмить Бек, но Карен с очень серьезным видом вручает ей записку.

— Посоветуйся с Лео. И если он попробует заявить тебе, что брошь в плохом состоянии, передай ему от меня, чтобы не паясничал.

Закончив обзор, Бек садится в лифт и оттягивает лацкан пальто, чтобы рассмотреть орхидею. В флуоресцентном свете желтый камень выглядит тусклым. Непонятно, с чего это Карен так возбудилась. Вероятно, увидела в камне отражение собственных фантазий, расщепившееся на сотни выдумок о семейных реликвиях, которые люди часто лелеют.

Двери