— Я бы тоже передохнул, Малахиас, — выдохнул Кадрах.

— Далеко до аббатства?

— Нет никакого аббатства, во всяком случае, мы идем не туда.

— Но ты же сказал капитану… ой, — Мириамель тряхнула головой и ощутила тяжесть намокшего плаща и капюшона. — Да, конечно. Так куда же мы идем?

Кадрах посмотрел на луну и тихо засмеялся:

— Куда хотим, друг мой. Мне кажется, в конце этой улицы есть приличная таверна. Должен признаться, именно в этом направлении мы и шли. Конечно, не потому, что мне нравится лазать по этим треклятым горам.

— Таверна? А почему не гостиница, чтобы была постель после ужина?

— Потому что я, с вашего позволения, думаю не о еде. Я слишком долго проболтался на этом мерзком суденышке и могу подумать об отдыхе, лишь утолив жажду. — Кадрах утер рот тыльной стороной ладони и усмехнулся.

Мириамели не очень понравился его взгляд.

— Но там внизу на каждом шагу было по таверне… — начала она.

— Вот именно. Таверны, полные болтунов и любопытных любителей совать нос в чужие дела. Разве там получишь заслуженный отдых? — Он повернулся спиной к луне и стал взбираться выше. — Пойдем, Малахиас. Осталось совсем немного, я уверен.

Казалось, в эту праздничную ночь не найти такого места, где не было бы толкучки, но по крайней мере в «Красном дельфине» посетители сидели не щека к щеке, как в прибрежных тавернах, а только локоть к локтю. Мириамель благодарно опустилась на скамью, прислоненную к дальней стене, и окунулась в тихий гул голосов, смеха и песен. Кадрах, поставив палку и положив мешок, ушел в поисках награды путника, но тут же вернулся.

— Мой добрый Малахиас, я совершенно забыл, что почти разорен оплатой нашего путешествия. Не найдется ли у тебя пары монет, которые помогли бы мне утолить жажду?

Мириамель порылась в кошельке и достала пригоршню золотых.

— Принеси мне хлеба и сыру, — сказала она, высыпав деньги на его раскрытую ладонь.

Она сидела и думала о том, как бы ей снять свой мокрый плащ и насладиться тем, что она попала, наконец, под крышу, когда еще одна группа ряженых ворвалась в дверь, стряхивая дождь со своих нарядов и требуя пива. На одном из самых горластых была маска охотничьей собаки с высунутым языком. Пока он стучал по стойке, его правый глаз на мгновение задержался на Мириамели. Она почувствовала приступ страха, вдруг вспомнив другую собачью маску и горящие стрелы, пронзающие ночные тени. Но пес быстро повернулся к своим приятелям, обронив какую-то шутку и, смеясь, запрокинул голову с забавными тряпочными ушами.

Мириамель прижала руку к груди, пытаясь унять бешеный стук сердца.

Нельзя снимать капюшон, сказала она себе. В эту карнавальную ночь никто не обратит на это внимания. Лучше уж сидеть так, чем быть узнанной кем-нибудь, хоть это и маловероятно.

Кадраха не было удивительно долго. Мириамель уже начала беспокоиться и хотела пойти его искать, когда он вернулся с двумя жбанами эля, полбуханкой хлеба и горбушкой сыра, зажатыми между жбанами.

— Тут сегодня можно помереть от жажды, пока дождешься пива, — сказал монах.

Мириамель начала с жадностью есть, потом отхлебнула пива, горького и непривычного на вкус. Остальное она оставила Кадраху, который не возражал.

Когда она слизала последние крошки с пальцев и раздумывала, не съесть ли еще пирожок с голубиным мясом, на скамью, где сидели они с Кадрахом, упала тень.

Из-под черного монашеского капюшона на них смотрело лицо Смерти — голый череп.

Мириамель слабо вскрикнула, а Кадрах пролил эль на серую сутану, но незнакомец с маской в виде черепа не шевельнулся.

— Очень забавная шутка, приятель, — сказал Кадрах сердито. — С летним праздничком тебя. — Он вытер свое одеянии.

Рот не двигался. Ровный невыразительный голос прозвучал из-за обнаженных зубов.

— Идите со мной.

Мириамель почувствовала мурашки на коже и противную тяжесть в желудке.

Кадрах прищурился. Его шея и пальцы, она заметила, напряглись.

— Да кто ты такой, жалкий актеришка? Будь ты и вправду смертью, я полагаю, ты был бы одет пошикарнее, — монах ткнул пальцем в потрепанную рясу.

— Вставайте и следуйте за мной, — сказала фигура. — У меня нож: закричите — будет хуже.

Брат Кадрах взглянул на Мириамель и сделал гримасу. Они встали. У принцессы дрожали колени. Смерть жестом велела им следовать перед собой через толпу посетителей.

В голове Мириамели роились бессвязные мысли о рывке на свободу, когда еще две фигуры осторожно отделились от толпы у дверей: одна в синей маске и костюме моряка, вторая в костюме крестьянина и необычайно широкополой шляпе. Серьезные глаза не вязались с их яркими нарядами.

Сопровождаемые Моряком и Крестьянином, Мириамель и Кадрах шли по улице за черным плащом Смерти. Не сделав и тридцати шагов, маленькая процессия повернула в проулок и спустилась по лестнице на нижний уровень. Мириамель поскользнулась на мокрой ступеньке, и, когда рука человека в страшной маске-черепе подхватила ее, она содрогнулась от ужаса. Прикосновение было мгновенным, и она не смогла отдернуть руку, иначе упала бы, поэтому пришлось промолчать. Они спустились, попали в новый проулок, прошли вверх и завернули за угол.

Несмотря на слабый лунный свет, на крики гуляк, доносившиеся из таверны наверху и с пристани, Мириамель быстро потеряла ориентацию. Они пробирались по узеньким задним улочкам, как крадущиеся кошки, ныряя в какие-то серые дворы, укрытые виноградными лозами проходы. Время от времени до них доносились неясные голоса, а однажды женский плач.

Наконец они подошли к арке в высокой каменной стене. Смерть вынула из кармана ключ и отперла ворота. Они прошли в заросший двор, над которым склонились ивы, с ветвей на растрескавшиеся камни падали капли дождя. Предводитель повернулся к остальным, махнул ключом, потом жестом направил Мириамель и Кадраха перед собой к темному дверному проему.

— Мы с тобой уже далеко забрались, брат, — сказал монах шепотом, как будто он тоже был участником заговора. — Но какой нам смысл лезть в западню? Может, мы здесь и сразимся? Лучше умереть под открытым небом, если уж так суждено.

Вместо ответа фигура наклонилась. Кадрах подался назад, но человек в маске-черепе только постучал в дверь рукой в черной перчатке, затем толкнул ее. Она беззвучно открылась на смазанных петлях.

Неясный свет теплился внутри. Мириамель вошла первой, за ней, что-то бормоча под нос, последовал Кадрах. Череп вошел последним, закрыв за собой дверь.

Перед ними была маленькая гостиная, освещенная лишь пламенем камина и свечой, горевшей в плошке на столе рядом с графином вина. На стенах висели бархатные гобелены, рисунки на них в тусклом свете казались неясными мазками краски. За столом на стуле с высокой спинкой сидела фигура не менее странная, чем их провожатые, — высокий человек в ржаво-коричневом плаще и в остромордой лисьей маске.