ты что будешь делать? — спросила я, когда у меня, наконец, появилась возможность вставить слово.

— Буду делать свою работу. Я с этим справляюсь на редкость хорошо.

* * *

Мы поняли, что фортуна не всегда благоволит нам, когда узнали, что обвинителем по моему делу назначен Робертс. Карла меня о нем предупреждала, но, лишь увидев его в деле, я поняла, насколько он опасен. Одна его улыбка сама по себе по своему эффекту могла сравниться со всем грузом улик, что полиция имела против меня.

Робертс учтив и обходителен. Хорош собой, как Дэниэл Крейг в роли Джеймса Бонда. Не особо красив, но излучает уверенность. Обаятелен. Говорит просто, без закавык, с юмором, который пришелся бы по вкусу простому рабочему человеку, однако по его тону становиться ясно, что он никогда не занимался физическим трудом. И это само по себе околдовывает. У Робертса наманикюренные ногти и прическа, над которой долго трудился профессионал. Робертс шикарен, но это шик особого, аристократического рода, который не криклив и не бросается в глаза.

Когда он с жеманной улыбкой принимается обрабатывать присяжных, я невольно сглатываю.

Присяжные под номером пять и шесть — женщины за тридцать без обручальных колец на пальцах выглядят так, словно уже готовы раздеться и отдаться ему прямо в зале суда.

— Адвокат мисс Кеннеди станет рассказывать вам, что все улики, которыми располагает полиция против обвиняемой, косвенные, — произносит он доверительным, располагающим тоном, опершись на ограждение скамьи присяжных. — И все же мне бы хотелось кое-что вам сказать. Убийцы часто, подчеркиваю, не всегда, но очень часто, оказываются очень умными людьми. Нет-нет, я не хочу сказать, что наши стражи закона уступают им в уме, однако время от времени работники правоохранительных органов сталкиваются с преступником, который не просто умен, хитер и обладает стратегическим мышлением. Достаточно вспомнить Мода Паркера, которого судили совсем неподалеку, на Манхэттене…

Карла вскочила со своего стула с такой скоростью, словно его внезапно раскалили докрасна.

— Протестую, ваша честь, — выпалила она. — Это возмутительно.

Судья Палмер тяжело вздыхает. Он настоящий здоровяк — высок, широк в плечах, с пышной копной волос на голове. Создается впечатление, что он вот-вот начнет раздуваться и займет все место в зале.

— Вы выдвигаете протест в ходе вступительной речи? Я правильно вас понял? — уточняет он, глядя на Карлу поверх очков. — Это что-то новенькое.

— Ваша честь, мистер Робертс ссылается на печально известное дело, в ходе рассмотрения которого обвиняемый был признан виновным. Это не только косвенное давление на присяжных, но и попытка ввести их в заблуждение, поскольку в деле Мода Паркера у стороны обвинения имелись против подзащитного прямые улики.

Обвинитель Робертс всем своим видом пытается изобразить возмущение, но я вижу, как он кидает взгляд на Карлу и прячет ухмылку.

Это игра. Они просто забавляются.

— Я нисколько не сомневаюсь, мисс Дельгадо, что обвинитель относится к вашей подзащитной предвзято. К вашему сведению, это его прямая обязанность, — произносит судья Палмер. — Что же касается присяжных, в отборе которых вы принимали участие, то подозревать их в необъективности не приходится. Мистер Робертс, я бы попросил вас тщательней подбирать сравнения. Мисс Дельгадо, прошу вас сесть.

Судя по виду Карлы, слова Робертса ее несколько обеспокоили. Она успела мне объяснить, что вне зависимости от того, отклонит судья протест или примет его, время не обратить вспять. Присяжные — живые люди, если уж они что-то услышали, они это запомнят — память им не сотрешь. В данном случае, насколько я понимаю, на уровне их подсознания отложилось, что я столько же виновна в убийстве своего мужа, сколь печально известный душегуб Мод Паркер — в своих злодеяниях.

Я прикладываю максимум усилий, чтобы не вслушиваться в остаток выступления обвинителя.

А Робертс пока рассказывает, как я отказалась брать фамилию мужа, будто это служит доказательством совершения мною преступления.

Я не слушаю, как он излагает события того вечера — пять месяцев назад, когда в моей жизни опять все пошло наперекосяк.

Я смотрю по сторонам, оглядываюсь через плечо.

Мне известно, кто свдит непосредственно за мной, но интересно узнать, что за люди расположились на другом конце залы, позади стола стороны обвинения.

Наконец я натыкаюсь на них взглядом.

На родню моего покойного мужа.

Все очень напоминает свадебные торжества. Родственники жениха и невесты сидят на скамьях, разделенных проходом.

Вы со стороны жениха или невесты?

Я со стороны жениха. И мне очень хочется, чтобы невеста провела остаток своих дней за решеткой.

На короткое мгновение я сталкиваюсь взглядом со свекровью и чувствую, как меня обдает волной жара, словно пламенем охватывает.

Она меня ненавидит.

Карла едва заметно толкает меня локтем в бок, и я, отвернув голову, снова устремляю взгляд вперед.

Именно в этот момент обвинитель Робертс произносит:

— Впрочем, возможно, этот невероятный план мести созрел в голове Эрин Кеннеди в тот самый вечер, когда она узнала, что полицейский департамент Ньюпорта вел внутреннее расследование, объектом которого был ее муж Дэниел Райан.

Эрин

Тогда

В Дэнни мне нравилось многое. Особенно то, как он отзывался о своей матери.

У меня полно подруг, которые не выносят своих свекровей, иногда потому, что свекрови оказываются редкими тварями, а иногда в силу особых отношений, существующих между мужьями и матерями.

Меня никогда не задевало, что Дэнни боготворил Глорию. Мать вырастила его настоящим джентльменом, человеком, который уважал и ценил женщин.

Сыграло свою роль и то, что Глория обожала меня, а я — ее.

Мать Дэнни оказалась деловой и прямолинейной — совсем как я. Она родилась в бедной семье и вкалывала всю жизнь, чтобы вырваться из нищеты. При этом вышла она за Илию Райана из Йонкерса по любви, а не из-за денег. Какие там деньги! Илия считал себя писателем, и всякая работа, за которую он брался, в его глазах являлась лишь способом заполучить парочку лишних долларов, покуда он будет отдавать все силы великому роману.

Мне доводилось читать кое-что из шедевров Илии. Как-то раз в годовщину его смерти мы с Дэнни приехали во Флориду, чтобы провести этот день с Глорией. Пока мы разбирали старые вещи, которые она когда-то сложила в коробки и заклеила скотчем, Дэнни наткнулся на томик стихов, над которым его отец работал незадолго до смерти, и позже молча протянул мне книжку. В глазах его горела надежда. Именно так обычно на меня смотрят авторы, когда, с одной стороны, отчаянно хотят, чтобы их произведение опубликовали, а с другой — не решаются об этом просить открытым