Ричи сглотнул и, качая головой, пообещал:

– Сейчас, черт побери, я свяжусь с этим болваном Брюсом. Ладно, Джимми, будешь выходить из машины уже с пистолетом в руке.

Они встали по местам для съемок третьего дубля.

– Мотор! – в третий раз прокричал Ричи.

Грин тронулся по направлению к «кадиллаку». Кейдж держал револьвер в руке, дрожа от нервного напряжения.

Возле «кадиллака» Грин затормозил, мексиканцы разбежались. Кейдж толкнул дверь, но та не поддавалась.

– Черт! – прошептал он. Он навалился на дверь всем телом, ударил ее плечом, но дверь не открывалась.

По рации раздался голос главного оператора:

– Стоп!

Кейдж вытянул защелку.

– Кто, черт возьми, закрыл эту дверь на верхний замок?! Какой идиот это сделал?!

Они попробовали еще раз.

Они подъезжали. Актриса уже почти была раздета, мексиканцы разбегались. Комок нервов, Кейдж вышел из машины с пистолетом в руке. Он вытянул руку, чтобы прицелиться, и нескладным движением задел дулом за внутреннюю часть двери.

Револьвер выскользнул из пальцев, дал осечку и юлой откатился в сторону.

Когда Грин затормозил в пятый раз, он понял, что что-то не так, но не знал, что именно.

Кейдж открыл дверь, мастерски рассчитав время. Но как он ни старался, он так и не смог подняться с сиденья, поскольку был пристегнут ремнями безопасности.

В шестой раз, выходя из машины, Кейдж оступился и, словно пьяный, чуть не упал позади «кадиллака».

В конце концов все поняли, что это один из тех дней, когда все, что только можно, идет наперекосяк. По той или иной причине небо прокляло этот день, эту сцену, этот момент.

На седьмом дубле Кейдж зацепился рукавом рубашки за дверной замок.

На восьмом – ударился головой о крышу автомобиля.

На девятом он просто не вылез из машины.

Затем Ричи взял его за плечи и говорил с ним, как с провинившимся школьником (хотя уже в двадцать два года Кейдж красовался на обложке журнала «Лайф»).

– Прекрасно, – крикнул главный оператор, – перерыв пять минут.

Кейдж попросил разрешения побыть немного одному. Грин остался в полицейской машине, и девушка принесла ему диетическую колу.

Главный оператор сказал:

– Том, вы меняетесь местами. Пусть Кейдж ведет машину, а ты будешь из нее выходить.

– С пистолетом в руке?

– Да.

В течение нескольких минут Грин прорепетировал физические составляющие роли: сидеть, выходить из машины, прицеливаться. Он всегда искал ритм в игре. Когда движения приобретали нужный каданс, автоматически приходило и верное чувство.

Кейдж пересел за руль, нервно подергивая глазом и подняв плечи.

– Не хочешь сначала попробовать? – спросил Грин.

– Я же видел, как ты это делал. Я знаю, где надо затормозить.

– Хорошо, хорошо, давай, – сказал Грин.

Разжевывая огромную конфету, Ричи наклонился через окно к Кейджу:

– Все в порядке, Джимми?

– Все прекрасно.

– Отлично, Сейчас все получится, ребята! – Ричи ободрительно улыбнулся – за это ему платили. Но в глазах прочитывалась скука.

– Несомненно, – ухмыльнулся Джимми Кейдж.

Ричи опустился на стул рядом с первой камерой.

– Внимание! Звук! – прокричал главный оператор.

– Пошел! – ответил звукооператор.

– Камера один!

– Пошла!

– Камера два!

– Пошла!

– Ты выпил, Джим, – прошептал Грин.

– Сцена тридцатая, дубль десять.

– Ах, всего один глоточек, – ответил Кейдж.

– Мотор! – крикнул Ричи.

Джимми Кейдж нажал на газ.

Патрульная машина с визгом сорвалась с места и помчалась к «кадиллаку». Актриса стояла спиной к машине, члены банды бросились бежать – все согласно сценарию.

Полицейская машина пронеслась мимо черты на асфальте и полетела к блестящему «кадиллаку».

– Джимми! – завопил Грин.

Кейдж, казалось, ничего не слышал и продолжал держать ногу, словно сведенную судорогой, на педали газа.

Грин всем телом вжался в сиденье. Мимо промелькнули изумленные лица съемочной группы, крылья «кадиллака», Актриса, в ужасе отпрыгивающая в сторону.

И полицейская машина с ревом врезалась в ни в чем не повинный зад «кадиллака».[1]

На похоронах Роберта Й. Канта Грин был одним из самых молодых. Основная масса присутствующих – седые головы с румянами на скорректированных пластическими операциями лицах.

Джимми Кейдж знал многих из них и бесконечно пожимал руки. Царила веселая атмосфера некоего воссоединения; поблекшие звезды пятидесятых и шестидесятых, пожухнувшие от времени и калифорнийского солнца, ослабленные любовными романами, алкоголем и наркотиками, тоскующие о потерянных годах, обнимали друг друга с окаменелыми улыбками. Тонкие пальцы на хрупких запястьях трепыхались в приветствиях, дрожащие губы целовали воздух вокруг морщинистых или гладко выглаженных щек, ноги неуверенно искали равновесия, глаза, щурясь за бифокальными очками, помнили мускулистые ляжки, округлые груди и бесчисленные эрекции.

Еврея Роберта хоронили «как всех». При жизни он не был членом еврейской общины и никогда не слыл верующим, но Грин не сомневался, что Роберт хотел быть похороненным по еврейскому обычаю, с ритуалами и кадишем. В траурном зале Шейла сказала, что Кант не составил завещания. Роберт считал высокомерным организовывать собственные похороны: заботиться о предании его тела земле должны были оставшиеся в живых. Смерть была для него сугубо личной темой. «Американцы беззаботно говорят о чем угодно и таким образом все опошляют», – неоднократно замечал он, качая головой. Молчание он считал высшей добродетелью в Америке. Теперь он молчал.

Грину следовало обратиться за помощью к Роберту, когда он потерял право на владение «Пожаром». Он думал о Роберте, но так и не позвонил ему. Он не желал быть никому обязанным, даже Роберту. Другие пользовались услугами Роберта и платили ему десять процентов от своих доходов. Грин не хотел строить свои отношения с Кантом таким образом. Никаких общих дел, никаких контрактов, никаких денег. Наверно, это было правильно.

Шесть могильщиков катили алюминиевую тележку с гробом Роберта по залитым солнцем полям с ярко-зеленой травой. Возле свежевырытой могилы, среди бесчисленных надгробий в мемориальном парке «Форест Лоун», гроб сняли с тележки. Люди молча подходили к телу. Пятьсот человек безмолвно смотрели на цветы, на горку земли, которой вскоре засыплют могилу, и пытались представить, каково ему там.