Антонио привстал с пола и взял «Лейку». Клик, клик, клик — снимал он Чаро.

— Опять ты за свое! Мало тебе ванны? Сейчас не время, я плохо выгляжу.

— Ты говори, Чаро, говори. А я буду тебя фотографировать. Мне это доставляет удовольствие.

— Хорошо, будь по-твоему… — Она пожала плечами. — Помню, как мать, ожидая возвращения отца, всегда напоминала нам о внешнем виде. Мы не заставляли себя долго упрашивать, с удовольствием мылись, причесывались, надевали туфли. Потом прилипали к двери и ждали, когда появится отец, а мать на нас ворчала — не хотела, чтобы мы слишком ему надоедали. Он, мол, вернется уставшим, измученным: работа в море — не сахар… Послушай, Антонио, я ужасно выгляжу, не в форме. — Она пригладила волосы рукой. — Не снимай меня такую.

— Не бери в голову, продолжай рассказывать. Для меня ты хороша во всех видах.

— Этот тип все время щелкает ее в чем мать родила, — пробурчала Ванесса с набитым печеньем ртом.

— Делать ему нечего, — отозвался Лисардо.

— Так вот… Наконец приезжал отец, входил в дом, бросал где придется свои пожитки и, не сказав двух слов, уходил к себе. Когда из спальни доносился храп, мать открывала его дорожный мешок, вытаскивала грязное белье и другие мелочи, а напоследок деньги и отцовскую складную бритву. Она открывалась автоматически и казалась мне такой большущей. А моя сестренка Энкарнита — тогда еще совсем крошка — картавя, с трудом выговаривала: «Он опять ничего нам не привез», а мать в ответ: «Замолчи, детка. Смотри, он дал нам деньги, у нас теперь много денег», — и уходила на кухню плакать…

Антонио присел на корточки и фотографировал ее блестящее от крема тело с нижнего плана. Чаро слегка наклонила голову, глаза у нее казались сонными.

— …он никогда ничего нам не дарил. — Она задумалась и замолчала. Некоторое время слышалось только щелканье камеры: клик, клик, клик.

— Но я всегда ждала и надеялась… пусть бы привез хоть что-нибудь, пустячок какой. Лишь бы подарок… Похоже, мы, девочки, сильно его раздражали. Сейчас до меня дошло, что он очень хотел мальчика, не знаю… Наверное, иметь только девочек унизительно для любого мужчины. — Она понизила голос, и Антонио едва различал слова.

— А мне все едино. Будь то мальчик или девочка. Нет, все-таки лучше девочка… Послушай, Антонио! Тебе должен понравиться мой Альфредо, вот увидишь. Скоро он вернется. Обязательно. Он обещал. А уж если Альфредо обещает, то обязательно выполняет. На него можно положиться.

— Безусловно, он мне понравится. Уверен. Ну-ка поверни немного голову. Вот так. Хорошо, Чаро.

Ванесса встала с постели и взяла в руки банку с кремом, который купила Чаро.

— Коллаген… Что это такое?

Чаро прочла аннотацию.

— Этой смесью натирают кожу, и она делается чачипирули, как новая. Здесь написано, что им пользуются все «звезды» и даже принцесса Монако Каролина.

— Коллаген, или как его там, не вывел мне прыщики со спины. Интересно, пройдут ли они к субботе?

Ванесса вдруг обернулась и прикрыла лицо руками:

— Эй, послушай! Не суйся ко мне с камерой. — Она с ненавистью посмотрела на Антонио сквозь раздвинутые пальцы и затопала ногами. — Не смей меня снимать! Я же сказала: хочешь фотографировать — гони телек!

Антонио отложил «Лейку» на стул и примирительно поднял руки вверх.

— Хорошо, больше не буду.

— Хочешь фотографировать — гони телек или бабки. А на халяву — не выйдет, можешь не суетиться. Ванесса обратилась к Чаро: — Думаешь, через три дня я буду в порядке?

— Мне так сказали в аптеке.

Ванесса успокоилась и вернулась на кровать к прежнему занятию — грызть печенье.

Чаро оделась. И тут Антонио услышал неясный звук, похожий на приглушенный гул самолета. Но то был не самолет. Должно быть, его издавало какое-то насекомое, случайно залетевшее в комнату. Может, оса или шмель. Смутная тень промелькнула у него перед глазами, потом исчезла.

Тусклый свет падал на стол, отражаясь в стеклянной пепельнице, доверху забитой обрывками фольги. Здесь же находились две использованные иглы со следами крови, бутылка минеральной воды и пакет с остатками сливочного печенья; на нем изображался лес и розовощекий мальчуган, который гонялся с сачком за большими разноцветными бабочками.

Угарте покончил с чтением журнала «Мотор 16» и отложил его в сторону.

— Вы как хотите, братцы, но Ибрагим нагоняет на меня страх. Я слышал, он служил инструктором в иранской армии и дослужился до сержанта. Что-то вроде Рембо. У него клешни — что твои кувалды, разят наповал. А финка! Видели бы вы, как он управляется с финкой! Перебрасывает ее с руки на руку с быстротой молнии. С ним не сладишь — он может полоснуть исподтишка, когда ты меньше всего ожидаешь.

— Все равно, нет ничего на свете лучше доброго ствола, — возразил Лисардо. — В момент делает человека сговорчивым. Против него не устоят ни финка, ни карате.

Лисардо вынул из куртки короткоствольный револьвер и потряс им в воздухе.

— Видали, недоумки? Куда тут Ибрагиму! Пара выстрелов — и вперед ногами. С этой штукой человек всегда прав, всегда хозяин положения.

— Ну, это уже перебор, прямо помешался на своем стволе. Корчит из себя мачо! Спрячь его подальше, пока не натворил бед, с оружием не шутят, — пытался урезонить его Угарте.

Лисардо покрутил револьвер вокруг указательного пальца на манер ковбоя из вестерна и спрятал его назад, в куртку.

— Недавно я взял на пушку одного таксиста. Клянусь! Приставил расческу к горлу и сказал: «Слушай сюда, сукин сын! Выкладывай все, что у тебя есть, а не то — прирежу…» Видали бы вы этого пачкуна — чуть не обмочился со страху. Выложил из кармана восемь кусков, и я оставил его еле живого. А мне — как с гуся вода. При мне ствол, и я спокоен.

Ванесса, сидя в постели, засыпанной крошками печенья, красила ногти ног фиолетовым лаком.

— Помните, как Ибрагим отдубасил того легавого? Вот было зрелище!.. Правда, я сама не видела, но мне рассказывали. Едва не прикончил. — Она встряхнула флакончик, пропитав кисточку остатками лака.

— Перво-наперво ткнул ему двумя пальцами в глаза, потом стал молотить ногами и ребром ладони: вот так. — Угарте продемонстрировал несколько пасов карате.

— Альфредо все видел. Он как раз находился рядом, когда к Ибрагиму прицепился легавый, — уточнила Чаро. — Кажется, тот не предъявил сразу документы или что-то в этом роде, и Ибрагим едва не пришиб его до смерти. Отнял у него жетон и пистолет, а потом отнес их прямо в суд, чем и спасся. Поскольку, заявись он с этим добром в участок, его бы забили дубинками. Тогда он сказал, будто сначала не понял, с кем имеет дело. Но все равно его засадили на несколько дней в каталажку, потом допрашивали и поставили на учет как наркоторговца.

— Вышел сухим из воды, — прибавила Ванесса.