– Вовремя, – отстранённо заметил Лод, убирая табличку обратно в карман. Прижал меня к себе. – Алья, давай.

Прежде, чем у меня заломило в висках, жуть уступила место облегчению.

Успели.

Рывок. Пол, растворившийся в небытии. Карусель преломляющегося пространства. Затем я снова ощутила под ногами твёрдую поверхность – и отступила на шаг почти одновременно с тем, как Лод разжал руки.

Мы переместились в гостиную. Алья даже не взглянул на нас. Повелитель дроу стоял у открытой двери в комнату пленных, прислонившись к косяку, и сосредоточенно наблюдал за тем, что происходит внутри.

Эсфориэль сидел на коленях у кровати, спиной ко мне, тихо напевая что-то. Морти – подле него, держа в руках знакомый ларец с лекарствами. Они заслоняли от моего взгляда пациента, которого лечили, но по лицам светлой четвёрки, столпившейся по другую сторону постели, я поняла: всё очень-очень плохо.

Мы с Лодом, не сговариваясь, поторопились внутрь.

– Как он? – с порога спросил колдун.

Эсфориэль, прервав песню, обернулся.

– Лод, – Морти беспомощно вскинула голову, – мы сделали что могли, но…

– Слишком много внутренних повреждений. Потеряно слишком много крови. – Лицо брата Повелителя эльфов не выражало ровно ничего. – Если его можно исцелить, это подвластно лишь тебе.

Лод скинул плащ и куртку – на ходу, прямо на пол – и подошёл к кровати, где лежал Фаник.

– Я вызывалась помочь, – Навиния в холодном бешенстве сжимала кулаки, – но никто не соизволил снять с меня этот дурацкий ошейник!

– Если снять с вас ошейник, с вас станется наделать глупостей. И такое важное дело я вам доверить никак не могу, – безэмоционально откликнулся Алья. – Навыки Лода в исцелении мне известны, ваши – нет. В подобной ситуации одна ошибка будет стоить мальчишке жизни.

– Слишком опасно, – прошептал Восхт. – Если сделать хоть немного хуже…

Привстав на цыпочки, я робко взглянула из-за плеча Лода на умирающего принца. По-прежнему обнажённого, но теперь – чистого: кровь и грязь исчезли без следа. Вместе с ожогами и порезами. Там, где совсем недавно кровоточили жуткие раны, стараниями Морти виднелась нежная розовая кожа. А вот гематомы остались, и ещё заметнее стала нехорошая, синюшная бледность мальчишки и то, как туго кожа его обтягивает кости. И то, что целых костей у него осталось не так уж много. И то, что дышал он в странном ритме: несколько редких, неглубоких вдохов, которые потом становились чаще и глубже – и вдруг, на несколько томительных мгновений, затихали вовсе, прежде чем цикл повторялся. И грудная клетка странно просела… ему что, не только рёбра переломали, но и позвоночник?

Взгляд зацепился за серебряный браслет на одной руке: дутую серебряную полоску с рунами. Скользнул чуть ниже, к пальцам. Распухшим, неестественно выгнутым, изломанным, без пары ногтей…

Меня тряхнула дрожь ужаса и отвращения – и я поспешно отвернулась.

– Акке, ты мне нужен. Морти, Эсфор, останьтесь, мне понадобится ваша помощь. Остальные уходят. – Лод за моей спиной отдавал указания сухо и деловито, как хирург перед операцией; и я не видела появления иллюранди, но знала, что он пришёл. – Акке, принеси кристаллы, которые лежат в ящике моего стола. Все, что там есть.

Я не оглядывалась. Я смотрела только на Алью, холодного и невозмутимого. По крайней мере, внешне.

Спокойствие Повелителя дроу почему-то успокаивало и меня.

– Он ведь выживет, правда? – в голосе Дэнимона было столько надежды, что мне стало почти больно.

– Я сделаю всё, что в моих силах, – ответ Лода был негромким и непреклонным. – А теперь уходите.

Я вышла из комнаты первой. Прошла в другой конец гостиной, к книжному шкафу, и позволила себе оглянуться, лишь чтобы привалиться к нему спиной. Все четверо светлых уже вернулись к столу, за которым утром наблюдали за переговорами; Навиния и Восхт опустились на стулья, но Дэнимон просто замер рядом, глядя перед собой невидящим взглядом. Прильнув к спине принца, Криста молча обняла его сзади, и трудно было понять – она ищет утешения или хочет утешить сама.

Дверь в покои пленников закрылась, и для полноты картины не хватило только красной лампочки «Идёт операция».

Алья не стал садиться. Он ходил по гостиной от одной лестницы до другой, заложив руки за спину, чеканя неторопливый мерный шаг. Тоже ждал результата, того или иного. Для Повелителя дроу выживание Фаника было так же важно, как и для светлой четвёрки, пусть и по совершенно иным причинам.

Когда Дэнимон встал у дроу на пути, тот вежливо изогнул бровь. И когда эльф упал на колени, на миг я решила, что это Алья отдал ему такой приказ.

Потом заметила безмерное удивление, расширившее глаза Повелителя, и с не меньшим удивлением поняла: Дэнимон сделал это сам.

– Я знаю, что подобное не искупить просто так. Я знаю, что я твой враг и моё слово для тебя ничто. Но пока слова – всё, что у меня есть. И я прошу у тебя прощения, – тихо проговорил светлый принц. – За твою сестру. За то, что с ней сделали.

Алья молча смотрел на него сверху вниз. Недоумённо, вопрошающе, пристально.

– Теперь я знаю, что ты чувствовал. И я не могу оправдать то, что ты делал с девушками из моего народа, но я… я понимаю тебя. – Дэнимон издал смешок, короткий и безумный. – Сегодня я впервые убил человека. Беззащитного, безоружного. Я никогда не думал, что способен на такое, и никогда не найду оправдания тому, что сделал. Но если бы я мог – за то, что он сотворил с моим братом, я бы воскресил его и убил снова. И снова. И ещё тысячу раз. А когда я найду того, кто за этим стоял…

Он замолчал на пару мгновений. И даже коленопреклонённым умудрялся выглядеть гордо: привычка, которая вошла ему в кровь и кости, давая о себе знать даже в такой момент – когда Дэнимон наплевал на всю свою гордость.

– Я прошу прощения за то, что сделал мой отец. Этим ничего не изменишь, но пока это всё, что я могу. – Эльф смотрел Алье прямо в глаза. – Я не могу обещать, что отдам тебе того, кто отдал приказ. Но я клянусь: когда я вернусь в своё королевство, я сделаю всё, чтобы найти исполнителей. Чтобы твоя сестра наконец была отомщена.

Дроу качнул головой. Коротким, едва заметным движением.

– Это не приносит облегчения. То, что я делал с теми девочками. То, что я мечтал сделать с твоим отцом и выродками, исполнявшими его приказы. То, что я и сам не могу оправдать, – когда Алья заговорил, его голос шелестел, как колючий снег, гонимый ветром по льду. – Это приносит удовлетворение. На время. А потом тебя снова настигает пустота и боль, и ещё большая боль – иногда… когда приходит осознание, чем ты стал. Но ты отмахиваешься от этого, забываешься и снова ищешь удовлетворения. Да только каждый раз в тебе умирает что-то от тебя. И месть – это наркотик, которого лучше не пробовать.

Я думала, этим вечером меня уже ничего не удивит.